Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев - Джереми Дронфилд Страница 41

Пока путешественники медленно тащились по прямой дороге через болота к пограничному городу Нарве, Мура приглянулась одному солдату, который пристроился идти рядом с ней. Мура шла, отвернув от него голову и внутренне содрогаясь. «Вы немка?» – спросил он на родном языке.

Мура обратила на него тяжелый пустой взгляд, пытаясь контролировать свои чувства и создать впечатление, что не понимает языка. Солдат произнес, неловко запинаясь: «Вы русская?»

«Да», – холодно и (как надеялась) дерзко подтвердила она. Да, она русская – как у кого-то могло хватить наглости думать, будто она немка? Она что, похожа на немку? Да как он смеет!

Наконец Мура благополучно перешла границу благодаря ручательству все того же дружески относившегося к ней чиновника, который помог Мики пересечь границу вместе с детьми. В Нарве она направилась на железнодорожный вокзал. Ну, наконец уже цивилизованный вид транспорта! В зале ожидания она села и написала письмо Локарту, выплеснув в нем свои чувства тупым карандашом на единственном листке тонюсенькой бумаги, который был у нее с собой.

«Если существует хоть какая-то телепатия, – написала она, – то ты, Малыш, должен чувствовать то страдание, которое я испытываю. Не знаю, как я смогла пережить этот день». Она старалась выразить, какой позор ощущала, как будто необходимость иметь дело с немцами была предательством по отношению к Локарту и его стране, – «моя личная гордость уничтожена до основания, втоптана в землю каждой секундой прошедшего дня». Лишь мысль о маленьком Питере помогала ей справиться с этим.

Она уже страшилась изнурительной поездки назад, но не настолько, насколько ей были страшны приезд в Йендель и то, что предстояло там сделать. Втискивая слова на оставшихся полях листка, она умоляла: «Малыш, до свидания, мой любимый, моя любовь навсегда, береги себя и будь со мной. Благослови тебя Бог. Целую тебя. Мура».

Она сложила тонкий листок и убрала подальше в надежде, что будет возможность его отослать. Вероятнее всего, ему придется подождать до ее возвращения. Сумеет ли она вернуться? Будет ли Локарт еще в России? Она знала, что его могли выставить из страны или заставить спасаться бегством – и он станет для нее недосягаем навсегда – или бросить в большевистскую тюрьму. Мура даже думать не хотела о том, что он может быть убит.

Дипломатию можно было считать изжившей себя. Локарт продолжал встречаться со своими доверенными лицами в министерстве иностранных дел, но все показное сотрудничество было уже забыто. Их переговоры и обсуждения превратились в контакты представителей двух государств, находящихся на грани враждебности; они были все еще цивилизованными, даже относились друг к другу уважительно, но каждый держал руку на эфесе меча, вложенного в ножны.

Теперь Локарт полностью встал на сторону интервенции союзников. Единственным способом снова начать войну с Германией на Восточном фронте была поддержка оппозиции большевикам. Пусть будет так. Проблема, которая теперь перед ним стояла, – постоянное, сбивающее с толку создание препятствий, которое заставляло его чуть ли не рвать на себе волосы, – это колебания министерства иностранных дел Великобритании. Те же самые люди, которые препятствовали его плану снова вовлечь Россию в войну посредством дипломатии и горячо настаивали на прямой интервенции, теперь находили тысячу и один материально-технический и политический камень преткновения.

Восстания и антибольшевистские столкновения пылали по всей России. Полки белогвардейцев, меньшевиков, левых эсеров создавали для Красной армии большие трудности, и к середине лета фактически вся Сибирь была в руках антибольшевистских сил. А в министерстве иностранных дел и военном кабинете министров все пытались решить, как воспользоваться этим. Настаивая на интервенции, они обнаружили, что у них недостаточно войск.

Ключом ко всему этому был Чехословацкий корпус. Огромное подразделение из десятков тысяч закаленных в боях солдат – Чехословацкий корпус служил в царской армии и воевал против немцев. После подписания мира, будучи независимым корпусом, получил разрешение большевиков покинуть Россию, чтобы отправиться во Францию и там продолжать воевать в рядах союзников. Так как Германия контролировала северный и южный морские пути, было решено отправить его кружным путем по Транссибирской железной дороге во Владивосток. Это был непростой путь. Железнодорожный транспорт был нерегулярным, и большая его часть использовалась для перевозки бывших немецких и австро-венгерских военнопленных из Сибири в их страны. В пути были постоянные задержки, и чешские и словацкие солдаты начали проявлять все большее нетерпение, и с ними становилось все труднее справляться и большевикам, и их собственному командованию. Троцкий распорядился, чтобы их насильно разоружили, что лишь усилило трения. Легион прекратил движение на восток и начал с боями снова двигаться на запад.

В Мурманске Чехословацкий корпус был нужен англичанам как глоток воздуха. Такой огромный корпус одним махом решил бы проблему нехватки союзных войск и дал бы возможность начать интервенцию. Были разработаны планы захвата жизненно важного направления Архангельск – Москва и установления контроля над Северной Россией. Все эти планы включали использование чехословацких полков и координацию их действий с местными антибольшевистскими силами, такими как небольшая повстанческая армия Бориса Савинкова.

В Москве Локарт отслеживал развитие ситуации и оказывал возможное содействие, одновременно изводя Уайтхолл просьбами поворачиваться живее. В Москве нарастали антибританские настроения, и письма Муры говорили об аналогичном ухудшении ситуации в Петрограде.

В начале июля план англичан стал развиваться не так, как должен был. В Мурманске генерал Пуль, отчаявшись дождаться прибытия хоть Чехословацкого корпуса, хоть американских войск, отложил основную высадку английских войск в Архангельске до августа. Но связь между Москвой и Мурманском была непостоянной, и Локарт, который тайно отслеживал действия повстанцев, не сумел вовремя предупредить Савинкова, чтобы тот не начинал восстание в Ярославле (ключевом пункте, где дорога из Москвы в Архангельск пересекала Волгу) в день акции левых эсеров в Москве ^[258]. Несколько сотен его бойцов вступили в схватку в городе с частями Красной армии и теперь подверглись безжалостной резне.

В других местах все еще была надежда. Один полководец Красной армии на Юге России переметнулся на сторону левых эсеров и повернул свои войска против правительства, намереваясь создать отдельную республику на реке Волге и объявить войну Германии. Красная армия разрывалась на куски снаружи и изнутри, а тем временем Чехословацкий корпус продолжал агрессивное продвижение на запад, устремляясь к следующему большому поворотному пункту в революционной войне.

На пути корпуса стоял уральский город Екатеринбург. Здешняя равнинная, однообразная местность ^[259] совершенно ничем не примечательна; но ей было суждено стать местом с самой постыдной репутацией в России. В простом, скучном, но вполне комфортабельном купеческом доме в центре города жил бывший царь Николай II со своей супругой и пятерыми детьми, проводя там небогатые на события месяцы своего заточения и не зная о том, что в конечном счете их ждет. Этот вопрос был скоропалительно решен при приближении Чехословацкого корпуса. Когда его полки начали окружать Екатеринбург, в ночь с 16 на 17 июля глава местной ЧК принял решение казнить всю семью – родителей, детей и немногих оставшихся при них слуг. Убийства были осуществлены в доме в ту же ночь одним жестоким ударом.