Честь самурая - Эйдзи Есикава Страница 41

Его приказы исполнялись мгновенно и беспрекословно, но порой ставили в тупик приверженцев Нобунаги. Случалось, они ошибочно истолковывали смысл его очередного приказа и попадали впросак из-за непредсказуемости молодого князя. Положение спасал Итикава Дайскэ. Когда невнятные речи Нобунаги приводили его воинов в замешательство, Дайскэ произносил одно слово, и ряды пеших и конных выстраивались, как колосья на рисовом поле.

Нобунага был явно в хорошем настроении. Он развернул войско и двинулся в сторону крепости Нагоя. Нобунага, как всегда, находился в середине процессии. Сегодняшние учения длились около четырех часов. Нещадно палило летнее солнце. Взмыленные лошади и потные пешие воины выступили в поход. Зеленые кузнечики с пронзительным стрекотом прятались в придорожной траве. Бледные лица воинов заливал пот, Нобунага вытирал лоб рукавом. Он передохнул и вернулся в привычное состояние вспыльчивости.

— А это что за пугало бежит?

Ничего не ускользало от взора Нобунаги. Несколько пеших воинов, заметивших Хиёси раньше предводителя, кинулись к нему по высокой, по плечи, траве. Хиёси просидел в зарослях весь день в надежде встретиться с молодым князем. Он следил за тем, что происходило утром на реке. Его заметили и прогнали дозорные, поэтому он, решив подстеречь Нобунагу на обратном пути в крепость, притаился в высокой придорожной траве.

«Сейчас или никогда», — думал Хиёси. Он словно не чувствовал себя, сосредоточившись на князе Овари. Хиёси надрывно закричал, сам не понимая вылетавших из его глотки слов. Он знал, что рискует собственной жизнью. Хиёси могли заколоть длинной пикой, прежде чем он успел бы приблизиться к своему кумиру, но он не испытывал страха. Или он сделает шаг к великой цели, или расстанется с жизнью.

Вскочив на ноги, он увидел Нобунагу и с закрытыми глазами бросился навстречу ему:

— Умоляю! Пожалуйста, возьмите меня к себе на службу! Я мечтаю служить вам и отдать за вас жизнь!

Хиёси хотел произнести эти слова, но когда стражи преградили ему дорогу скрещенными пиками, от волнения голос его сорвался, и речь превратилась в бессмысленный лепет.

Он выглядел ничтожнее самого последнего оборванца. Грязные волосы были в пыли и колючках. Пот и грязь размазались по лицу коричневато-серыми пятнами. Живыми на этом лице оставались только глаза, но и они не разглядели скрещенные пики. Один из воинов зацепил Хиёси за ноги древком копья, но юноша все же прорвался на расстояние в десять шагов от того места, где восседал на лошади Нобунага.

— Прошу вас, мой господин! — закричал Хиёси, ухватившись за конскую сбрую.

— Ну и свинья! — грозно произнес Нобунага.

Воин, стоявший за спиной у Хиёси, сгреб его за ворот и швырнул наземь. Он было занес над ним пику, но внезапно Нобунага воскликнул:

— Не трогай!

Настойчивая мольба жалкого заморыша заинтересовала князя. Он, возможно, почувствовал и отчаянную надежду, горевшую в душе странного создания.

— Говори!

Хиёси мгновенно забыл о боли, причиненной стражем.

— Мой отец служил у вашего отца пешим воином. Его звали Киносита Яэмон. Я его сын, Хиёси. После смерти отца я жил с матерью в Накамуре. Я хотел поступить к вам на службу и долго искал человека, который за меня поручился бы, но понял, что мне суждено обратиться прямо к вам. Ради этого я рискую собственной жизнью. Меня можно убить прямо на месте. Я без колебаний отдам жизнь за вас, служа вам. Соизвольте распорядиться моей жизнью. Сбудется наша мечта — отца, покоящегося под листьями и травой, и сына, рожденного в этой провинции.

Он говорил быстро и сбивчиво, как в бреду, но его бесхитростная откровенность тронула Нобунагу. Сильнее слов об искренности Хиёси свидетельствовала одержимость его поведения и речей.

Нобунага усмехнулся.

— Забавный парень, — сказал он одному из приближенных и обратился к Хиёси: — Значит, ты хочешь служить мне?

— Да, мой господин.

— А что ты умеешь делать?

— Ничего, мой господин.

— Ничего не умеешь и просишься ко мне на службу.

— У меня нет ничего, кроме желания умереть за вас.

Нобунага пристально вглядывался в юношу.

— Ты несколько раз назвал меня своим господином, хотя тебе не дано право быть моим подданным. Почему ты называешь меня так?

— Родившись в Овари, я всегда считал, что если я поступлю на службу, то моим господином непременно окажетесь вы. Наверно, поэтому я и называю вас «мой господин».

Нобунага одобрительно кивнул.

— Забавный, — сказал он, обращаясь к Дайскэ.

— Действительно. — Дайскэ выдавил из себя улыбку.

— Хорошо, беру тебя. С сегодняшнего дня ты у меня на службе.

Хиёси не сдержал слез радости. Многие из свиты Нобунаги удивились такому решению, но подумали, что их господин, по обыкновению, поддался капризу. Хиёси, ликуя, ворвался в ряды воинов, но его встретили хмурые взгляды.

— Не сюда! Ступай в самый конец войска и держись за хвост лошади, груженной поклажей.

— Да, да, конечно!

Переживая неземное блаженство, Хиёси послушно побежал в последние ряды колонны.

Войско приближалось к Нагое, и дорога перед ним пустела, словно ее выметали громадной метлой. Мужчины и женщины падали ниц и на обочине, и на пороге собственного дома.

Нобунага не утруждал себя приличиями даже при народе. Он одновременно шумно прочищал глотку, беседовал с подчиненными и смеялся. Мог есть дыню в седле, выплевывая семечки на дорогу.

Хиёси впервые шагал не по обочине, а по середине этой дороги. Не спуская глаз со своего нового повелителя, он думал: «Вот она, дорога! Значит, я ступил на мой единственный Путь».

Перед ними выросла крепость Нагоя. Вода во рву была болотного цвета. Миновав мост Карабаси, процессия проследовала через площадь и скрылась за воротами крепости. Хиёси много раз доведется ходить по этому мосту и входить в крепостные ворота, но сегодня он впервые приблизился к замку.

Наступила осень.

Поглядывая на жнецов в рисовом поле, невысокий самурай быстрым шагом шел по направлению к Накамуре. Дойдя до дома Тикуами, он остановился и громко закричал:

— Матушка!

— Неужели! Это же Хиёси!

Онака родила еще одного ребенка. Сидя посреди разложенных на просушку красных пеленок, она баюкала дитя на руках, подставляя его бледное тельце последним лучам еще жаркого солнца. Увидев, как изменился ее старший сын, Онака разволновалась. Радовалась она или горевала? Губы у нее задрожали, а на глазах выступили слезы.

— Это я, матушка! Как вы поживаете?

Одним прыжком Хиёси оказался на соломенной циновке рядом с Онакой. Мать обняла его так же ласково, как баюкала младенца. От нее исходил запах материнского молока.