Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин Страница 41

Волхв бережно разложил ее на траве, перебирая в пальцах. Красивая кольчуга, ладно и крепко скованная. Мелкие кольца текли по его рукам, как вода. Отдельно кудесник положил остроконечный шлем с защитной бармицей-сеткой, прикрывающей затылок и уши. Дорогие подарки, конечно, дороже трудно найти. Иной бы все отдал за такую броню. Кутря знал, на шумных южных базарах за такие добротные доспехи отсыпают по весу червонным золотом.

— Такие дела, — повторил Ратень. — Пусть берет. Щит ей сами сколотите, чай, не малые.

— Спасибо тебе, кудесник.

— Не на чем. Береги ее. Она — нужная. Олесь сказал, большая от нее будет польза родичам. И Тутя-молчальник подтвердил. А он тоже зря не скажет.

— Молчальник подтвердил? — удивился Кутря.

— Подтвердил, — повторил Ратень. — Не словами, конечно, по-другому. По-разному можно говорить…

— Понятно… Спасибо тебе, волхв, за доспехи, — сказал Кутря. — Я и то боюсь за нее, пошла вот девка с дружиной, а ну как стрела шальная… Чем прикроется? Я твой должник теперь!

— Что ж, слово сказано… — Ратень принял его благодарность. — Может, когда и спрошу должок… Да, о чем еще хотел говорить: где думаешь брать земляную кровь и серный камень, воин?

— Земляную кровь возьмем за Олень-горой, там видел недавно, как раз где болото начинается. Там много крови сочится, большая, видать, была рана у Сырой Матери, — ответил Кутря. — А вонючий камень… Не знаю пока, надо мужиков поспрошать. Найдем, думаю.

— Идите за Черный лес, — посоветовал кудесник. — Оттуда прямо на закат держи. Увидишь синие скалы, там есть выход серного камня, много его.

— В Черном лесу Ети живут. Как же через них пройти? — задумался Кутря. — Да и у синих скал охотничьи угодья оличей начинаются. Пустят ли?

— Пройдете… Не пойму, однако, что вы, родичи, их так боитесь? Я про Ети говорю, конечно, не подумай, что обижаю оличами. Мохнатые люди сами по себе никого не трогают, если их не заденешь. Они — равнодушные, усталые духом. Давно живут, еще на древних дощах про них писано, я читал. Тут главное дело в глаза ему не смотреть, в глазах у них сила, конечно, осталась.

— Да, не трогали. А если тронут? — живо возразил Кутря. — Вон они какие огромные! Мужик Ети мою голову в кулаке спрячет и сам забудет, где лежит.

— Пройдете, — опять повторил Ратень. — Сельгу слушай, она проведет.

Он подкинул в затухающий костерок пару веток, и огонь опять оживился. В его отблесках крупное скуластое лицо волхва с сильным подбородком и гладким высоким лбом над широко расставленными глазами показалось Кутре по-мужски красивым и совсем молодым. Ну и что — нос разрублен, у иного и не разрублен, а все одно торчит, как кривой сучок… А сколько ему лет-то на самом деле? Ненамного ведь старше… А волхв! Охраняет родичей и все вокруг от набегов черной нечисти из Нави и подземного мира, имеет такую силу…

Кутря задумчиво почесал затылок. Удивительно все-таки. Он-то давно знал, что Сельга — особенная, но откуда об этом знают все остальные? Даже волхвы, которые испокон веков оружием брезгуют, кольчугу и шлем ей подарили… Чудеса!

Сельга словно услышала, как ее поминали. Проснулась, позевывая в кулачок, выбралась из-под шкуры. Голая, не накидывая рубаху, тоже подсела к костерку, поеживаясь от прохлады. Улыбнулась Кутре, кивнула кудеснику, погрела над мелким пламенем маленькие ладошки. Тот, даром что чародей отрешенный, цепким мужским взглядом рассмотрел ее гладкое, розовое после сна тело. Одобрительно захрюкал носом, покрутил косматой головой. Кутря вместе с ним засмотрелся на ее обнаженную красоту. Обрадовался ей, как ребенок резной деревянной чурочке. А Сельга, рассмотрев подарки, заиграла с ними, словно с новыми украшениями. Тут же принялась прикидывать красивую кольчугу прямо на голое тело, не боясь поцарапать кожу. Ну точно дева-воительница…

Мужики из дружины тоже просыпались. Было слышно, как в отдалении забубнил глуховатый голосок Яти. Потом его накрыл пронзительный говор бабы Шешни, как набегающая вода накрывает прибрежный песок. Из-за чего свара, было непонятно, слова поодиночке не долетали издалека, только крикливые голоса слышались. Но понятно, где Шешня, там и хай до небес, как дым столбом.

— Ох и надоела же мне эта баба! Как заноза на заднем месте, забодай ее муха! — сказал вдруг Ратень. — Хоть бы вы ее с собой забрали, что ли…

— Куда я ее заберу, на рать же идем! — тут же возразил Кутря.

Ратень согласно кивнул, но по глазам было видно, что он готов спровадить вздорную бабу хоть в самую сечу…

Начинался день, начинались заботы.

От таких слов старшего Весеня смешался и умолк. Покраснел густо, как брошенный в кипяток рак. Смешной он, конечно. Совсем еще малый, птенячий пух на щеках не оформился в мужскую бороду, улыбнулся про себя Кутря.

Раненых было много, это он сразу заметил. Тут и там мелькали окровавленные тряпицы. Значит, лютая была сеча, многих попятнали свей. Несколько мужиков казались совсем плохими, стонали в отдалении под навесом из веток, собранным на скорую руку. Даже издалека было видно, как вьются под навесом крупные мухи. Сельга сразу направилась туда. Старая Мотря не зря передавала ей сызмальства искусство целительства, больше Сельги в ранах и хворях никто из родичей не понимал, это все признавали.

Кутря и остальные смешались с ратными мужиками, толпящимися на ровной поляне, выбранной под толковище. На них почти не обратили внимания, не до них было. Родичи занимались любимым делом — лаялись друг на друга до хрипоты, выясняя, кто кого дурнее.

Громкий гомон был слышен еще на подходе. Мужики спорили между собой истово и, видимо, уже долго. Только что не цепляли друг друга за бороды и волосья, но и за тем, понятно было, дело не заржавеет. Хорошо хоть за оружие не хватались. Впрочем, уже намахались мечами, свежие раны не затянулись еще…

Кутря, прислушавшись, постепенно разобрался, в чем причина лая.

С утра дозорные Опеня и Весеня поймали в лесу полонянку-косинку. Привели в становище, где старейшины допросили ее перед всеми. Та рассказала, что велел передать поличам железный конунг.

Полонянку выслушали. Для начала хотели прирезать ее. Но потом заспорили, забыли о ней. Без того было о чем поломать голову.

Пойти по домам? Или не пойти?

А если обманут свей? А если нет?

Конечно, кровь легла между поличами и свеями. Как им верить? Но и родичей, посеченных на ратном поле, тоже пора провожать огнем, пока еще не запахли, пока зверье не растащило тела. Если свей не разрешат, их не забрать, понимали все. А не забрать, не проводить огнем в небо, Кощей утащит к себе под землю, будут маяться… Вдруг все-таки не обманут пришлые? Вспотеешь, соображавши…

Те, кто побойчей да позлей, уверяли — как раз обманут. Кровь легла. Больше сотни мужиков посекли у крепости железные свей, виданное ли дело? Небось, когда с оличами, или витичами, или косинами воевали, сроду не клали столько народу. А эти словно косами прошлись по родичам, осиротили детей, оставили без призора долговолосых баб. И все простить, получается? А сами свей простят ли поличам своих павших? Нет-нет, теперь только высунься, начнут и остальных рубить… Они лютые. А что косинку прислали, так это как раз ради хитрости! Вот как раз для таких, которые каждому губошлепу верят!