Путь Короля. Том 1 - Гарри Гаррисон Страница 41

Как и предсказывал король Эдмунд, Великая Армия переживала великий упадок духа. Застигнутые врасплох в своем собственном лагере войском крошечного государства, дружиной неприметного королька, о существовании которого многие из них даже не догадывались, викинги, хоть и могли быть довольны исходом битвы, в глубине сердец знали, что был в ней миг, когда они дрогнули. Сейчас они хоронили мертвецов, вытаскивали на берег искалеченные остовы ладей, залечивали ранения. Между знатными вождями вовсю шла торговля — обговаривались условия продажи и обмена кораблей, перевода или замены людей, дабы вскорости увидеть свои отряды готовыми к новой сече. Но самих ратников, рядовых воинов, привыкших сжимать весло или топор, нужно было снова заставить рваться в бой. Показать, что их вожди по-прежнему уверены в себе. Некое действо, способное убедить их в том, что они и в самом деле — ратники Великой Армии, непобедимые воины Севера, перед которыми трепещет весь христианский мир, было необходимо.

С раннего утра люди начали стекаться на размеченную площадку неподалеку от лагеря. Ей и предстояло стать местом совершения wapentake, или, по-датски, vapnatakr, обряда клацанья оружием, когда мечи выбивают дробь о щиты. Таким способом воины клялись друг другу в вечном согласии. Или же — по недосмотру иных беспечных вождей — начинали выяснять возникшие еще раньше разногласия.

Но задолго до света вожаки викингов обсуждали виды на будущее, прикидывали боеспособность различных отрядов, учитывали настроения, которые могли посетить души и головы их непредсказуемого, своенравного войска.

К тому времени, когда за ним пришли, Шеф почти поправился, по крайней мере телесно. Голод по-прежнему буравил внутренности, жажда обжигала гортань и язык, но он был жизнеспособен, бодр, в ясном рассудке. Он полагал, что Эдмунд также проснулся, хотя тот лежал не шевелясь.

Люди Змеиного Глаза ступили под укрытие с той же деловитой уверенностью, что и накануне. В одно мгновение тиски закусили ошейник, заклепки были содраны. Ошейник разошелся и свалился на землю, а мускулистые руки живо вытолкали Шефа в промозглый осенний полумрак. Над рекой все еще редел туман, умащая влагой папоротниковый настил ската. Шеф уставился на него, раздумывая, нельзя ли прямо сейчас слизать эти капли языком.

— Вы вчера разговаривали. Что он тебе сказал?

Шеф покачал головой и взмахнул связанными руками в сторону бутыли, висевшей на поясе у одного из воинов. Тот молча передал ее пленнику. Там оказалось пиво — мутное, с ячменной шелухой, по-видимому сцеженное с самого дна бочонка. Не переводя дыхания, в несколько мощных залпов Шеф влил в себя содержимое бутыли до последней капли. Вытирая рот и передавая бутыль владельцу, он чувствовал, как пиво раздувает его, словно пустой мех. Взглянув на его лицо, разбойники удовлетворенно заурчали.

— Как — хорошо? Пиво — это хорошо. И жить хорошо. А хочешь жить и пиво пить, скажешь нам то, что вчера от него услышал…

У викинга по имени Дольгфинн было свойство надолго приковывать взгляд к человеческому лицу и не отводить его, пока он не приходил к определенному выводу. На этом лице он увидел признаки нерешительности, но только не страха. А также неисправимого упрямства. И ума. «Не ошиблись ли мы в этом парне», — подумал он и дал отмашку, заранее оговоренный сигнал. От стоящей невдалеке группы воинов отделился огромный викинг с золотой цепью на шее. Левая его рука покоилась на серебряном навершии рукояти. В то же мгновение Шеф узнал его. Это был тот великан, с которым они сошлись во время сечи на мощеной дороге. Сигвард, ярл с Малых островов. Его отец.

Когда он приблизился к нему, остальные отступили на несколько шагов, чтобы встреча произошла наедине. Некоторое время они пристально изучали друг друга. Сигвард, осмотрев юношу с головы до пят, больше внимания уделил его телосложению. А Шефа занимало выражение лица викинга. «Ведь он смотрит на меня так, будто старается узнать во мне себя самого! Он все знает».

— Мы уже разок встречались, — начал Сигвард. — На мощеной дороге в болотах… Муиртайг донес, будто здесь околачивается мальчишка, англичанин, который говорит, что бился со мною. А теперь сказывают, что ты — мой сын. Помощник знахаря, парень, который с тобой сюда пришел. Это его слова… Это — правда?

Шеф кивнул.

— Хорошо. Силушка в тебе есть, и дрался ты тогда как надо. Видишь ли, сынок, — Сигвард шагнул вперед и обвил бицепсы Шефа могучей лапищей, — ты только воюешь не за тех, за кого надо. Да, я понимаю, мать у тебя — англичанка.

Так ведь у половины людей в армии английские матери. Тут есть и ирландцы, и франки, и финны, и лопари, уж если на то пошло. Но кровь переходит от отца. Я знаю, что и вырастил тебя англичанин — тот придурок, которого ты пытался спасти. Но что ты от них хорошего в жизни видел? Если они знали, что ты — мой сын, то уж, клянусь, тебе не поздоровилось. Что, верно?

Он заглянул в глаза Шефу, чувствуя, что попал точно в цель.

— Ты, пожалуй, можешь сказать мне, что я тебя зачал да и бросил. Что ж, верно, так оно и было. Но ведь я ничего о тебе не знал. Не знал, что ты вырос таким молодцом. А теперь, когда ты здесь и я вижу, какой ты из себя, — что ж, теперь я заявляю, что буду гордиться тобой. Как и весь наш род… А потому — решайся. Я собираюсь признать тебя как своего законного сына. У тебя будут такие же права, как если б ты родился на Фальстере. Но ты перестанешь быть англичанином. Христианином. Забудешь свою мать… И как за сына я могу заступиться за тебя перед Иваром. А Змеиный Глаз меня поддержит. Ты сейчас попал в беду. Надо из нее выкарабкиваться…

Шеф отвел глаза в сторону. Здесь было о чем подумать. Он вспомнил кормушки в конюшне, бесчисленные побои. Отчима, который наложил на него проклятие и обвинил в трусости. Вспомнил бестолковых, тяжелых на подъем танов, которые бесили Эдрика своей робостью вперемежку с кичливостью. Да можно ли всерьез мечтать о ратной славе, когда воюешь под началом таких людей? Шеф пригляделся. За отцом, первым в кучке воинов, от которой он отошел, и лицом к нему стоял юноша в богато разукрашенных латах. Лицо его было бледно, верхняя челюсть, как у лошади, далеко выдавалась вперед. «Еще один сын Сигварда. Еще один братец. И кажется, он тоже не настроен меня любить».

Шефу вспомнилось хихиканье в чаще.

— Что я должен делать? — спросил он.

— Рассказать, что поведал тебе король Ятмунд. Или выяснить то, что мы хотим узнать.

Шеф тщательно прицелился, воздавая про себя хвалу увлажнившему гортань пиву, и сплюнул точно на носок кожаного сапога Сигварда.

— Ты повелел отрезать Вульфгару ноги и руки, когда он не мог сопротивляться. Ты отдал мою мать на поругание своим людям. Женщину, которая родила тебе сына. Ты — не drengr, ты — ничто! Я проклинаю кровь, которая досталась мне от тебя.