Исход. Возвращение к моим еврейским корням в Берлине - Дебора Фельдман Страница 41

План был так себе, и особенно остро я осознала это, когда мы ехали мимо кукурузных полей, яблоневых садов и ухоженных виноградников. Земля кругом была очень ровной и тянулась на многие километры во все стороны. Поля, будто нечувствительные к жуткой летней жаре, поросли крупными здоровыми колосьями. С ума я сошла, что ли? Неужели я и правда могла подумать, будто просто приеду сюда с парочкой старых фотографий – и бабушкино прошлое немедленно передо мной материализуется? Я никогда не думала, что на самом деле сделаю что-то подобное, и теперь, когда все вдруг стало реальностью, принятое решение казалось ужасно глупым. Я боялась пройти весь этот путь и уйти ни с чем. У поездки была конкретная цель. Мне казалось, стоит только собрать воедино кусочки информации о бабушкиных путешествиях, которые привели ее в лоно сатмарского хасидизма, – и я смогу более полно оценить и свою дорогу в большой мир, где она когда-то жила. В каком-то смысле я могла разобраться с собственной неприкаянностью только через ее скитания. Иногда значение имеет только то, откуда мы родом, – если не в буквальном смысле, то в смысле происхождения. Я верила: беспокойство в моем сердце не просто следствие воспитания, но часть более сложного составного наследия. Оставаясь лишь деталью этого пазла, я должна была собрать все кусочки и соединить их.

В Канторяноши оказалась одна главная улица, от которой за центральной площадью расходились две другие, поменьше, и несколько тупиковых переулков. Мы проехали сквозь деревню очень быстро, думая, что она больше, и вынуждены были вернуться, когда поняли: других домов тут нет. Я осмотрела каждый из них, рассчитывая увидеть уникальную железную ковку, такую же, как на калитке с фотографии, но все домишки казались одинаковыми: у каждого – оштукатуренные стены разных оттенков бежевого, покатая терракотовая крыша, калитка, сад.

– Я его не вижу, а вы? – Я показала своим спутникам фотографию, чувствуя нарастающую внутри панику. Неужели мы проделали этот путь зря? Неужели мы никогда не найдем нужный дом, который за это время могли снести?

– Может, вон тот? – Ангелика указала на ветхий дом, который мы только что миновали. Его калитка выглядела ржавой и покореженной.

Я обернулась и попыталась сравнить его со снимком.

– Они все выглядят одинаковыми! Как я могу быть уверена?

– Забудь. Давай лучше поговорим с мэром и посмотрим, что он нам скажет, – предложил Золтан. Он заранее позвонил и сообщил о нашем приезде и цели визита. Я взглянула на него с благодарностью. Почему он так мне помогает? Мы никогда раньше не встречались и вряд ли встретимся снова после этого странного паломничества. Какая ему польза от всего этого?

Приемная мэра была в скромном, но новом здании сбоку от городской площади. Внутри, в коридоре, мы обнаружили очередь. Все эти люди, выстроившиеся друг за другом, казалось, ждали какой-то помощи или благодеяния.

– Цыгане, – коротко объяснила Ангелика.

Завидев нас, секретарша мэра насторожилась. Мне легко было представить, насколько ее раздражает даже сама мысль: приехала какая-то наглая американка и ждет, что все тут же всё бросят и начнут ей помогать. Она направила нас в кабинет мэра и предложила подождать его там. Мы прошли внутрь и уселись за маленьким столом, накрытым вышитой скатертью – такой же бабушка накрывала наш обеденный стол. Она рассказывала мне о женщинах, которые с юных лет начинали готовить себе приданое, вязали, шили белье. Интересно, кто вышивал эту скатерть?

Мэр оказался человеком тихим и весьма напуганным шумом, который мы подняли. Легко было понять, что на его территории чужаки появлялись редко. По его словам, дом бабушки удалось найти; сейчас там жила пожилая женщина, довольно известная в городе. Каждый день она сидела на лавочке рядом с домом и разговаривала с прохожими. А еще она утверждала, что помнит мою семью, хотя ей было уже больше девяноста.

– Помнит ли она мою бабушку? – спросила я, оборачиваясь к Ангелике. Та передала вопрос мэру.

– Возможно, – ответил он. – Она немного путается в словах, но утверждает, будто многое помнит. Хотите навестить?

Мы прошли немного по главной улице, названной в честь венгерского поэта Яноша Араня, а все вокруг провожали взглядами нашу группу, стоя за калитками и подозрительно щурясь вслед этой пафосной процессии.

– Люди у нас всегда хорошо относились к евреям, – обратился мэр к Золтану, рассчитывая, что тот переведет его слова. – Венгры в целом не антисемиты.

Потом он заговорил о своих планах по развитию деревни, очевидно радуясь официальному визиту в его маленькую вотчину, а Ангелика шептала мне перевод, пока мы шли следом. В основе местной экономики лежало сельское хозяйство, но здешние цыгане каким-то чудом накопили достаточно денег, чтобы роскошно обставить свои дома. Я легко различала в его голосе сарказм. По оценкам мэра, население этой области сейчас наполовину состояло из цыган. «А когда-то было столько же евреев», – думала я, гадая, насколько это расстроило бы нашего провожатого. Ведь довольно просто забыть об антисемитизме, когда рядом не осталось тех, кого можно ненавидеть.

Дорогу впереди нас пересекла темнокожая женщина с широкими ноздрями и огненно-рыжими крашеными волосами. Она толкала перед собой тележку, груженную черными пластиковыми пакетами. Остановившись на другой стороне, она проводила нас пустым взглядом. Вскоре мы остановились у того самого ветхого дома, на который указала Ангелика. Теперь, снова сравнив его со снимком, я видела: это действительно тот самый дом, только очень уж неухоженный. Он состоял из двух построек: жилая часть спереди, отдельная кухня – сзади. Железная крыша передней части сильно заржавела, а терракотовую крышу задней покрывали лишайники. Обе выглядели так, словно в любой момент готовы сползти на сторону.

За калиткой на скамейке сидела, положив руку на трость, очень старая женщина. Я разглядела у нее только один зуб. На ней было надето свободное платье в цветочек, с пуговицами спереди, кожа на открытых участках казалась огрубевшей и потемнела от солнца.

Стоило нам подойти достаточно близко, как хозяйка обратилась к Ангелике и сказала, что я не первая, кто приехал нанести ей визит. Много лет назад сюда приезжал высокий молодой человек, задававший те же вопросы.

– Это был мой дядя, – сказал я. – Это он сделал фото.

Я показала ей снимок, и она извинилась за состояние дома: возраст уже не тот, чтобы сделать необходимый ремонт. Зато сад за ее спиной благоденствовал, на что я и не преминула указать. За ржавым кованым узором калитки виднелось множество аккуратно подрезанных кустов роз и сирени. Но мое особое внимание привлекла скамейка, вдоль которой выстроились горшки с геранью.

– Скажи ей, что так же делала моя бабушка, – попросила я Ангелику. – Она тоже заново высаживала срезанное.

Ангелика перевела мои слова; старуха улыбнулась и охотно ответила что-то.

– Раньше у нее здесь росло больше цветов, – пояснила Ангелика. – Но теперь она слишком стара.

Подавшись вперед, она завела со старухой какой-то разговор на венгерском. Я перевела взгляд на дом. Трудно было поверить, что бабушка росла здесь, в этой крошечной деревушке. Стильная, свободная от национальных предрассудков женщина просто не могла быть родом из этого отдаленного, богом забытого места.