История войны 1813 года за независимость Германии - Модест Богданович Страница 41

Наступила ночь, освещаемая пожарами догоравших селений: Эйсдорфа, Гершенов, Раны, Кайи и Старзиделя. Вместо грома выстрелов настала глубокая тишина, прерываемая лишь стонами раненых. Одна из французских колонн наткнулась в темноте близ Раны на прусскую бригаду Штейнмеца: пехота, сложив ружья в козлы, отдыхала; кавалерия уже собиралась кормить лошадей. Неожиданное нападение неприятеля привело войска в беспорядок; тем не менее, однако же, они вскоре оправились и отразили атаку. Блюхер, выведенный из терпения дерзостью французов, решил отплатить им ночным нападением и, испросив согласия на то у графа Витгенштейна, поручил полковнику Дольфсу, с 11 (по другим сведениям – с 9) эскадронами атаковать неприятеля. Направившись левее Раны, он должен был в совершенной темноте перейти через дорогу из Сессена в Гросс-Гершен, пролегающую местами по глубоким оврагам, причем многие из его всадников весьма опасно ушиблись. Несмотря, однако же, на это, прусская кавалерия проскакала между батальонами Старой гвардии, едва успевшими свернуться в каре. Наполеон тогда находился не более как в 200 шагах от этих каре; вся его свита рассыпалась; никто не мог его отыскать, и в продолжении нескольких минут многие спрашивали друг друга: «Где император?». Приказано было подвезти орудия и стрелять картечью; наконец – французы оправились. Прусская кавалерия была принуждена отступить поспешно и рассеялась до того, что некоторые части присоединились к своим полкам уже за Эльбой. Атака не имела никаких решительных последствий, и даже, напротив того, расстроила участвовавшие в ней прусские полки. Но зато моральное влияние ее было чрезвычайно: французская армия отошла несколько назад; пехота провела всю ночь в каре и часть войск оставалась под ружьем в беспрестанном ожидании нового нападения⁵⁰. Сам же Наполеон, в 11‐м часу, уехал в Люцен⁵¹. Союзные монархи также оставили поле сражения. В темную ночь, с пособием фонаря, провожаемые фельдъегерем, указывавшим им путь, отправились они через Стенч и Пегау в местечко Гройч, где и расположились на ночлег в ожидании нового боя⁵².

Между тем, еще в 9 часов вечера граф Витгенштейн созвал на совещание главных начальников войск. На высоте впереди селения Вербена собрались вожди для решения вопроса: надлежало ли возобновить бой или отступать? Граф Витгенштейн, насколько можно было судить из первых его слов, желал сразиться снова. Но многие обстоятельства заставляли его сомневаться в успехе боя. Известно было, что Бюлов вытеснил неприятеля из Галле, но зато Клейст, принужденный очистить Линденау и Лейпциг, отступил к Вурцену, и Лористон, еще в 3 часа пополудни, занял Лейпциг, что подвергало союзников обходу с правого фланга и потере сообщений с Эльбой. Сверх того, на самом поле сражения российско-прусская армия уже была охвачена с обоих флангов неприятельскими войсками. Наполеон, как было известно, надеялся присоединить к своей армии около 40 000 человек и сохранил сильные резервы, а союзники, напротив того, могли ввести в дело не более 25 000 человек свежих войск, именно: 11 500 человек Милорадовича; 5600 человек гвардейской пехоты; около

2000 гренадер и 6000 человек кавалерии. Уверяли еще, будто бы русская артиллерия не имела достаточного количества зарядов для второго сражения, по значительному отдалению парков, отставших от армии, но это показание не оправдалось впоследствии⁵³. Граф Витгенштейн, не отваживаясь принять на себя ответственность в решении предложенного им вопроса, немедленно отправился в главную квартиру союзных монархов, находившуюся в Гройче. Объяснив императору Александру все изложенные обстоятельства, Витгенштейн испросил соизволение государя на отступление к Эльбе. Но надлежало еще согласить к тому прусского короля, что было нелегко. Фридрих-Вильгельм, предприняв войну, которая, в случае успеха, могла восстановить величие Пруссии, а при неудаче грозила совершенным уничтожением самобытности государства, должен был всего более страшиться занятия прусских областей войсками Наполеона. Император Александр отправился к королю сам, и, приказав разбудить его, объяснил положение дела. Убеждая своего союзника и друга в необходимости отступления за Эльбу, благодушный Александр не мог скрыть душевного волнения, его томившего. Король, заметно огорченный, отвечал с некоторой запальчивостью: «Знаю уже, что, если только мы начнем отступать, то не остановимся на Эльбе, а пойдем за Вислу, и мне придется снова побывать в Мемеле». Император Александр напрасно истощал доводы о выгодах отступления; король не изменил своего мнения, и по уходе государя, вскочив с постели, подошел к окну и с грустью сказал: «Точно так же, как при Ауэрштедте!» На следующее утро он был весьма расстроен и успокоился не прежде, как после свидания с раненым Шарнгорстом в Альтенбурге. По-видимому, Шарнгорст рассеял сомнения короля и убедил его в необходимости неразрывного союза с императором Александром⁵⁴.

Сражение при Люцене стоило французам убитыми и ранеными вообще до 15 000 человек. В числе убитых были начальник штаба 3‐го корпуса, дивизионный генерал Гуре и бригадный генерал Грунер; в числе раненых: дивизионные генералы Жирар и Бренье и бригадные Шемино и Гильо. Союзники захватили в плен до 800 человек и взяли с боя 5 орудий. С нашей стороны урон был также значителен. По официальным сведениям, прусские войска вообще потеряли до 8000, а русские до 2000 человек; но, приняв во внимание, что 2‐й пехотный корпус, по показанию самого принца Вюртембергского, потерял из 8700 человек, бывших в деле, 87 офицеров и 1637 нижних чинов, найдем, что урон союзных войск весьма лишь немногим уступал неприятельскому. В числе убитых и раненых было много прусских волонтеров, покрывших себя славой в этом сражении, а также офицеров всех родов войск: пехотная бригада Редера потеряла из 159 офицеров 74; в фузилерном батальоне Карналя убиты три офицера и ранены все остальные. Убит принц Леопольд Гессен-Гомбургский при атаке Гросс-Гершена, где впоследствии ему воздвигнут памятник. Ранены: Блюхер, довольно легко в руку, Шарнгорст, умерший по достижении Праги, на пути в Вену, куда он отправился, после сражения при Люцене, по поручению короля Фридриха-Вильгельма, генерал-лейтенант Коновницын, генерал-майор Пышницкий и прусский генерал-майор Гюнербейн. Пленных наших было очень мало, потому что ни в каком сражении не было так много повозок для уборки раненых, как под Люценом⁵⁵.

В награду за Люценское сражение граф Витгенштейн получил орден Св. Андрея Первозванного, Блюхер – Св. Георгия 2‐й степени. Тормасов, по болезни, уехал из армии и был назначен членом Государственного совета. Генерал Йорк получил орден Железного креста 1‐го класса.

При составлении реляций сражения под Люценом император Александр приказал графу Витгенштейну поместить от себя, в заключение донесения, следующие, собственноручно написанные государем слова: «Вообще не могу довольно отдать справедливости войскам, сражавшимся в сей достопамятный день перед глазами своих государей, как храбрости их, так и порядку, с коим под жарчайшим огнем все движения были исполняемы. Вслед за сим не премину я представить об отличившихся».

Нельзя не согласиться с мнением Гнейзенау, что основная идея сражения при Люцене была столь же хороша, сколько исполнение ее было дурно. И в самом деле – что могло быть выгоднее для союзников? Неприятельская армия была застигнута врасплох и атакована войсками, превосходными по числу и качеству. Союзники имели на своей стороне средства не только победить, но и воспользоваться победой: их кавалерия была несравненно многочисленнее и лучше неприятельской. Но, вместо того, хотя российско-прусская армия и не была побеждена, хотя она удержала за собой место, ею занятое в начале боя, и неприятель не мог похвалиться трофеями, однако же союзники были принуждены отступить и как будто бы отказаться на время от принятой ими на себя роли – освободителей Германии. Главной, и даже можно сказать, единственной причиной таких неожиданных результатов была медленность действий.