Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль Страница 40

Очевидно, четыре блюда были пределом мечтаний в меню этого поезда.

— Хорошо, принесите четыре блюда, и, главное, чтобы они были вкусными.

Метрдотель кивнул с понимающим видом и ушел.

Полчаса спустя он вернулся в сопровождении двух официантов, которые несли еду: горы риса, яйца, рыбу, мелко нарезанное мясо двух сортов и суп «на закуску». Все это не было изысканным, но показалось мне очень вкусным, и я воздала должное каждому блюду, уписывая их за обе щеки.

Поезд медленно полз вверх по крутым косогорам и подолгу стоял на каждой станции. Перевалило за четыре часа пополудни, когда мы прибыли в Тайюань, а отправились мы из Шицзячжуана около семи утра.

Напротив вокзала, за чахлым городским садиком, возвышался отель «Шаньси». Хотя эта гостиница, построенная французской железнодорожной компанией, не вполне заслуживала эпитета «главная», тем не менее выглядела она очень привлекательно. Туристы отнюдь не привыкли к подобным хоромам в китайской глуши. Но увы! В Тайюане, как и в Шицзячжуане, после отъезда французских чиновников восточное разгильдяйство и беспечность сделали свое дело: ванна в моем номере треснула и протекала, в стене образовалась глубокая расщелина, создававшая дополнительную вентиляцию, не предусмотренную проектом архитектора, а когда я хотела закрыть ставни, одна из створок продемонстрировала столь страстное стремление к независимости, что мне пришлось удерживать ее обеими руками, дабы она не рухнула вниз.

В тот же вечер в гостинице состоялся банкет. То ли старые китайские писатели заведомо лукавили, то ли мы плохо их поняли, но по их описаниям мы представляли себе приглашенных на китайские трапезы степенными и церемонными людьми, строго соблюдающими правила незыблемого, тщательно продуманного этикета. Если даже эти персонажи в длинных одеяниях с размеренными движениями, изображенные на картинах древних китайских мастеров, когда-то существовали, что за удивительная метаморфоза произошла с их потомками!

В разгар вечера слышались уже не только громкие разговоры и смех, отголоски которого долетали из банкетного зала до верхних этажей, но и дикие нечеловеческие крики, рычание и рев, словно в гостинице разместился целый зверинец. Очевидно, спиртное ударило собравшимся в голову, и они вошли в раж. Все эти люди, как мне сказали на следующий день, принадлежали к сливкам здешнего общества.

Я провела в Тайюане десять дней, не потому, что там было на что посмотреть, а для того, чтобы встретиться с нужными людьми и подготовиться к поездке к горам Утайшань. К тому же дела, которые на Западе можно уладить за несколько часов, отнимают на Востоке много дней.

Наместник провинции маршал Янь Сишань занемог и не выходил из дома. Злые языки утверждали, что это мнимая болезнь: маршала, дескать, вызвали в Нанкин для отчета о финансовом положении в провинции, а он не желал туда ехать. Некоторые обвиняли его в присвоении всех отчеканенных монет, которые он приказал заменить бумажными деньгами. Подобная процедура проводилась во всех уголках Китая, так почему же это вменяли в вину правителю Шаньси? Это могло объясняться лишь тем, что он положил деньги в свой карман, не отчислив процентов денежным мешкам Нанкина. Всё может быть!

Говорили также, что один из представителей центральных властей задержал состав, в котором должны были находиться ящики с сухарями для армии, а вместо этого в них якобы нашли золото, которое по приказу маршала перевозили в надежное место.

Я уже давно знала имя Янь Сишаня. Когда я жила в Ганьсу, провинцию Шаньси, где царил мир, в то время как на большей части Китая бушевала гражданская война, ставили в пример, и маршала (по-моему, он был тогда лишь генералом) обычно называли образцовым наместником. Он открывал школы, строил дороги и проложил железнодорожную магистраль через южную часть провинции Шаньси до Хуанхэ, его войско было многочисленным и дисциплинированным. Великому Яну неустанно пели дифирамбы. Судя по тому, что я слышала в Тайюане, от этой славы почти не осталось следа. «Непомерные налоги, — роптали люди, — наместник хочет всё прибрать к рукам: у него и банки, и магазины, и даже предприятие, где производят масло, а также поистине царское поместье в его родной деревне». Вероятно, великому Яню раньше расточали чересчур много похвал. То же самое можно было сказать о критике, которой он подвергался теперь. Как бы то ни было, маршал не появлялся в обществе, и мне не удалось его увидеть.

Зато у меня состоялась интересная встреча с господином Чжао, мэром города и ученым, весьма сведущим в буддийской философии. Я также общалась с господином Цзя, носившим странное звание «уполномоченного по восстановлению порядка в Шаньси». Что за восстановление порядка? В провинции все было спокойно. Господин Цзя был представителем нанкинских властей. Китайские чиновники подразделяются на две категории: те, что непосредственно подчиняются Нанкину, и те, что относятся к местным властям. Те и другие существуют бок о бок, вмешиваясь в чужие дела, завидуя и строя друг другу козни, а также шпионя за собратьями. То же самое происходит сейчас в Китае, вступившем в войну с Японией, вознамерившейся его поглотить. Следует снова и снова повторять: единство, о котором твердят китайцы, является мнимым и показным, что прекрасно знают жители отдаленных провинций.

Господин Цзя, сын которого учился в Америке, был любезным и умным человеком. Он обещал мне всяческое содействие в моем предстоящем путешествии по Шаньси после паломничества в Утайшань. На обеде, который он дал в мою честь, я познакомилась с несколькими интересными китаянками, бывшими студентками американских университетов.

К концу пребывания в Тайюане я снова встретилась с одной француженкой, с которой познакомилась в Пекине. Она была замужем за китайцем, советником губернатора. Лучше бы эта милая женщина не попадалась мне на пути — впоследствии она навлекла на меня подлинную беду.

В Тайюане проживало немало иностранцев, большинство из которых были миссионерами-католиками либо протестантами. Католики были итальянцами, монахами-францисканцами, как мне говорили. Их иностранная паства, не считая нескольких монахинь, состояла из одного француза, двух француженок, вышедших замуж за китайцев, да их детей. Все они воспринимали присутствие на воскресной мессе как сущее наказание из-за удушающего зловония, исходившего от китайских кули — единственных местных прихожан преподобных отцов.

Каждое воскресенье, как рассказывала моя соотечественница, один из миссионеров читал проповедь. Он произносил ее с пафосом и энергичной жестикуляцией, присущей южанам. Разумеется, проповедь звучала по-китайски, но зачастую священник переходил на диалект другой провинции, той, где он раньше жил и где выучил китайский язык. Не мудрено, что верующие не понимали ни слова из речи своего духовного учителя. Впрочем, грузчикам, рабочим и прочим представителям желтокожего пролетариата не было никакого дела до его благочестивых наставлений и советов. Пока достойный сын святого Франциска и пылкой Италии размахивал руками и драл глотку, прихожане чесали языками, обсуждая свое житье-бытье и последние новости. Некоторые дремали, а остальные, как я уже видела в других местах, занимались полезным делом: выискивали вшей в своих лохмотьях или в волосах детей. Хотя француз прекрасно знал китайский язык, он уже отчаялся понять проповедь. Случалось, он спрашивал какого-нибудь крещеного оборванца, сидевшего рядом на корточках: «Что он говорит?» (При этом он указывал кивком на разглагольствовавшего проповедника.)