Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова Страница 40

Дошли до «Европейской», с трудом откололись от народа, потому что тяжело выйти из колонны, вокруг нее оцепление, людей не выпускают, поскольку они не совсем сами на демонстрацию от радости попали, а некоторым образом добровольно принудительно. Поэтому, чтобы демонстранты не рассасывались до главного места — трибуны партии и правительства, — на всякий случай оцепление и вдоль Невского стояло. Я опять: «Товарищ милиционер, пропустите, я Тарасова Татьяна Анатольевна, вот со мной спортсмены, мы тут живем». Вынырнули из толпы. Вижу по глазам будущих партнеров, что им очень интересно, но очень страшно, потому что у нас в толкучке задавить могут и от радости, а не по злобе.

Вошли в «Европейскую», Юра заказал самые лучшие номера. В «Европейской» еще оставались такие старинные, анфиладные комнаты, с прежней еще дореволюционной обстановкой. Все любят жить в роскоши, и мы любим, хотя стесняемся это говорить. А роскошь — это такая вещь, к которой привыкаешь очень быстро. В гостинице «Европейской» всегда была замечательная еда, что для меня, как для хозяйки, тоже имело большое значение. Мы с Юрой, конечно, купили на всякий случай икры и напрягались насчет какой-то развлекательной программы. Развлекаться не получилось, потому что пришлось сидеть безвылазно на трибуне Дворца спорта «Юбилейный» и смотреть на «Все звезды». Первого мая спектакль шел вечером, а уже на следующий день два спектакля — и дневной, и вечерний. Крис и Джейн хотели посмотреть все три представления, неважно, что они одинаковые. Мы не меняли основной репертуар, но все же вставили в него все самое лучшее. Артисты не щадили себя, труппе не пришлось ничего объяснять. Они сами пообщались с англичанами, все же друг друга знают, никаких новых лиц, все с одной международной спортивной площадки. Мы продолжали скрывать от общественности, что приехали Торвилл и Дин. Крис и Джейн приходили в зал в темноте, тихо садились. Мы не знали, получится ли у нас что-то вместе или нет, а конспирация входила в их условие. Пока же они внимательно изучали труппу, с которой собирались вместе работать. Крис хотел посмотреть исполнителей, это важная деталь для любого балетмейстера: надо же знать, на кого какие номера потом ставить. По нашему соглашению, что-то мы должны были делать вместе, что-то должно идти только мое, что-то — только Криса. Обязательно два репетитора: один — английский, другой — русский. О нашем репетиторе Надежде Крыловой я еще скажу дальше. Надя — моя подруга с самого детства. Она танцевала двадцать лет в Большом театре, с ней мы всю жизнь рядом прожили. В Большом Надя танцевала в премьерных спектаклях, но звездой не стала, не всем выпадает счастливый билет, но держалась в театре на хорошем счету. Я ее позвала работать в ансамбль, и она совершенно помешалась на новом для себя деле. Стала блестящим хореографом-репетитором. Наверное, она имела такой дар от природы: вычищать танец до идеального состояния. У Надежды периодически возникали проблемы со здоровьем, что неудивительно, она тянула на себе дикий воз. На Наде были и свет, и музыка, и репетиции; артистов она воспитывала, лелеяла, жалела. А в свободное от всего перечисленного время бегала за кулисы, помогая им переодеваться.

С Надюхой англичане быстро сошлись, профессионалы, они сразу друг друга чуют. Меня они знали хорошо, Юру — хуже. Такой пятеркой мы сидели на трибуне как вкопанные и вместе, не отрываясь, смотрели на лед.

Зал собирался не полный, процентов на восемьдесят, но зрители «Всех звезд» в Ленинграде всегда принимали хорошо. Работали, конечно, наотмашь. Посмотрели на нас Торвилл и Дин со всех сторон и уехали. Мы на прощание с ними шампанского попили и пришли к соглашению делать вместе спектакль. Летом они уже появились в Москве — работать! Но и до их приезда мы продолжали создавать новый репертуар, я поставила «Половецкие пляски» из «Князя Игоря» Бородина.

Так начался мой первый за двадцать три года сезон вне спорта.

Я собрала труппу на стадионе Юных пионеров. Стояло очень жаркое лето. Мы арендовали лед на восемь часов в день. Торвилл и Дин заранее прислали мне музыку того, что нам полагалось ставить с Крисом совместно. «Игру в покер» Джоплина. Номер «Египет» оставался за Дином, а «Половецкие пляски» — мои. «Половецкие» никак не обсуждались, импресарио взяли номер сразу, им закрывалось первое отделение. Последним танцем шло «Болеро», сразу после «Половецких», и всегда публика устраивала овации стоя. В жизни не так уж многим можно гордиться, но своей постановкой «Половецких плясок» я буду всегда горда. С каким бы настроением ни собиралась публика, вихрь «Половецких» всегда взрывал зал.

Нам всегда хотелось выглядеть лучше, чем Торвилл — Дин, это понятно. Такое стремление порождало сложные взаимоотношения, что тоже понятно. Конечно, Торвилл и Дин нас подхлестнули, заставили подняться на новый уровень. Не было у моих пар такого мастерства, как у англичан, но зато подгонял кураж, помогал талант, помогала и я, поэтому в итоге выглядели мы достойно, на равных. Открывался концерт нашими «Саблями», а закрывался номером, где Джейн и Крис отбивали чечетку — «Степ» Фреда Астера и Джинджер Роджерс, а весь ансамбль работал как кордебалет. Для Торвилл и Дина я сделала балет на музыку Сергея Рахманинова «Рапсодия на тему Паганини». Так родилось совместное шоу, где главные роли исполняли Юрий Овчинников, Джейн Торвилл, Кристофер Дин и Ольга Воложинская. Замечательный получился спектакль! Для Криса и Джейн это была абсолютно новая работа, потому что они никогда в своем катании не использовали рук. А руки — это душа русского танца. Англичане, наоборот, всегда работают в позициях, где нет нужды помогать себе руками. И вот первый раз Джейн «танцевала», как русская.

Работали мы следующим образом. С десяти утра пять часов льда, после часовой перерыв и еще три часа. Жили англичане в центре, в гостинице «Берлин», где их искусали клопы до полусмерти. Пришлось перевести их в «Советскую». Жара стояла под сорок градусов, когда они меня спросили, а как в отеле насчет кондиционера? «А никак!» — гордая за свою страну, ответила я. Зато я варила варенье — они называли его джемом — и приносила на каток. На рынке покупала фрукты, но с едой в Москве становилось ощутимо неважно. Англичане оказались непривередливыми, но привезли с собой много продуктов. Я их честно предупредила, что с питанием у нас возникают сложности. Ели мы один раз, вечером, после работы, по-другому не получалось, а днем — чай, кофе и мой домашний джем. Джейн и Крис ходили в разные рестораны. Они, насколько мне известно, и по сей день только ужинают. Голова целый день кругом идет: и работаешь, и варишь. Но я очень старалась, чтобы они чувствовали себя комфортно. Мы-то от рождения привычные к походной жизни, с нами всегда бутерброд и термос, у нашего артиста нет денег пойти в ресторан, если только не на фабрику-кухню (одно название чего стоит!) напротив СЮПа забежать. Но за час перерыва откуда возьмешь силы куда-то бегать? За полчаса пили кофе, чай, ели свой бутерброд, еще полчаса отдыхали и выходили опять на лед. Я смотрела, как Крис ставит, он смотрел — как я. Что-то делали параллельно, во всяком случае лед был целиком освоен. К тому времени я с «Половецкими плясками» расправилась, и мы занимались только тем, что должно войти в программу как общие номера. Я работала над танцем «Покер», где артисты, одетые в игральные карты, изображали реальные комбинации в игре. Финалом представления занимался Крис.