Карл XII, или Пять пуль для короля - Борис Григорьев Страница 40

Ввязавшись в литовские дела, Карл, по всей видимости, перестал думать о русском походе. Вмешательство Швеции в польские дела вызвало удивление и недоумение во всех странах Европы. Непредсказуемость и упрямство шведского короля возбудили опасения и настороженность. Играть по правилам со Швецией становилось все труднее, если вообще было возможно. Зато ее правитель с непосредственностью и беззаботностью невинного ребенка отдавался в это время другим играм: он играл в снежки с голштинским герцогом и принцем Готы ^[69] и бил снежками стекла в квартирах своих генералов. Впрочем, голштинский зять Фридрих IV тоже играл, но в более серьезные игры и не только со своим шведским родственником, но и с французским послом: по поручению француза он взялся склонять свояка к миру с Августом. И за пределами Швеции не было секретом, что герцог оказывал на короля огромное влияние. Но французы просчитались: Карл оказался стойким и нашептываниям голштинского зятя не поддался.

... Контакт со шведами от имени Сапегов устанавливал шляхтич Станислав Чолик Понятовский (1678—1762), выходец из старинного польского дворянского рода, специалист в военной области, широкообразованный, умный и, как говорили, порядочный человек. Он сразу перешел на службу к Карлу XII и неотрывно находился при нем многие годы в качестве помощника, верного соратника и адъютанта ^[70].

На первых порах в Лишу двинулись два небольших кавалерийских подразделения: один, под командованием полковника А. Хуммерхъельма, отправился к Сапегам воевать против Огинского, а второй, под командованием подполковника Й. А Мейерфельта, — к прусской границе под Мемель с разведывательным заданием относительно намерений фельдмаршала Штайнау. Рассерженный шведским вмешательством, Огинский активизировал партизанские действия, и война разгорелась с новой силой. Устав от курляндской скуки, Карл XII решил размяться и лично повел новый, более крупный, отряд шведов на помощь Сапегам.

Назначив встречу с Хуммерхъельмом в замке Вюрген под Либавой, король, никого не предупредив ни о маршруте, ни о цели поездки, посадил в сани 400 лейб-гвардейцев и укатил в сторону Самогитии. В Самогитии он бесследно исчез, и долгое время никто не знал, жив он или мертв. Прошел почти весь декабрь, и в Курляндии уже стали предполагать самое печальное, как вдруг Карл XII в сопровождении десяти гвардейцев «вынырнул» под самый Новый год в Вюргене, живой и невредимый, чрезвычайно довольный своим «отпуском» и готовый выслушивать доклады Пипера. Не обошлось без приключений: шведов в местечке Тельзе выследил Огинский и ночью, когда все спали, напал на деревню и поджег ее со всех сторон. Заварушка получилась классическая: шведы, включая короля, выскочили на улицу в нижнем белье, без сапог, разогреваясь в жарких поединках с литовскими шляхтичами. Схватка, несмотря на численное преимущество поляков и литовцев и момент неожиданности, закончилась победой шведов. Они потушили пожар и легли спать. Потом'ситуация поменялась, и уже шведы выследили Оганского и наверняка поймали бы его, если бы не взломался на реке лед, затруднивший преследование ускользнувшего гетмана; Такие приключения — заварушки, замятии — были как раз во вкусе Карла XII, и он постоянно искал их, словно испытывая свою судьбу.

Не так счастливо обстояли дела в Лифляндии, и королю сразу пришлось ломать себе голову над лифляндской проблемой. Дело в том, что именно в тот самый день, когда Карл XII вернулся в Вюрген, Б. П. Шереметев под Эрестфером одержал внушительную победу над В. А. Шлиппенбахом. Концовка для завершающегося 1701-го победного года была не очень радостной. Правда, поступила весть о капитуляции саксонского гарнизона в крепости Дюнамюиде, но король уже был слишком занят южным направлением, чтобы отвлекаться на российско-лифляндские проблемы, поэтому ограничился посылкой к Шлиппенбаху одного полка пехоты и одного — кавалерии. Примечательно, что потерпевшему поражение Шлиппенбаху Карл послал теплое дружеское письмо со словами поддержки, а покорителю Дюнамюнде д’Альбедюлу сделал резкий выговор за слишком вежливое и мягкое обращение с капитулировавшим гарнизоном. Чувство справедливости все-таки иногда отказывало ее страстному адепту! Ф. Ф. Карлссон замечает, что «Карл XII храбрость ставил выше успеха», а мы добавим: и выше справедливости.

В это же самое время в Варшаве собрался польский сейм, на котором Август при активном содействии Й. Р. Паткуля и посла Люсии В. Долгорукого, во исполнение договоренностей с Петром в Биржах, пытался уговорить польскую шляхту вступить в войну со Швецией. Тем не менее на сейме, несмотря на солидное русско-саксонское влияние, победила прошведская партия Сапегов. Поляков запугивали пропагандистскими памфлетами о бесчинствах шведов в Курляндии, но «суверены» пока воевать не хотели и аморфной массой стойко держались между воюющими сторонами.

Пребывая в довольно пессимистическом настроении, разочаровавшись в результатах затеянной войны, которая сразу пошла не по задуманному сценарию, сожалея о том, что дал себя втянуть в тройственный союз, ненадежный Август Сильный стал искать путей примирения с Карлом XII, готовый пойти на что угодно — даже на предательство российского союзника. За ним пристально наблюдал Й. Р. Паткуль и всей силой своей заинтересованности в продолжении войны со шведами удерживал саксонца от этого шага. Впрочем, и сам Карл давал понять Августу, что ни на какие контакты с ним не пойдет, пока примерно его не накажет. Но Август был большой мастер по части дипломатических козней, интриг и обманов и сумел-таки обойти бдительного Паткуля, прибегнув к довольно обычному в дипломатии обходному маневру — женщине.

Август, искусный прелюбодей и большой «аматер» по часта женского пола, вероятно, судил о других по себе, поэтому решил подослать к Карлу XII красивую женщину и с ее помощью найти дорогу к миру. Красивая женщина появилась в образе его бывшей любовницы, «фройляйн» Марии Авроры фон Кёнигсмарк, правда, уже не пользующейся его любвеобильной благосклонностью, но не потерявшей от этого в свои тридцать восемь лет женской красоты и обаяния. Словно в насмешку над всяким здравым смыслом, одинокая мамаша фон Кёнигсмарк, награжденная курфюрстом сынишкой Маврикием-Арминиусом (Моритцом) ^[71], занимала пост настоятельницы монастыря девственниц в Кведлингбурге.

Впрочем, статус метрессы в Саксонском курфюршестве был вполне почетным, под него даже было подведено теологическое обоснование: удовлетворение потребностей потентата необходимо и богоугодно, Дрезден по части всяких «новшеств» перещеголял Версаль. К примеру, у саксонского курфюрста были сотни метресс и столько же внебрачных детей. Такого ни у одного Людовика не было. Отсюда, по-видимому, и прозвище — Август Сильный!