Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева Страница 40

Сказав еще несколько слов, мы поднялись. Вартель, не вставая с места, снисходительно протянул мне руку. Я искусала себе все губы.

Как только мы вышли, я попросила тетю вернуться и рассказать ему, кто мы такие.

Мы снова вошли в комнату, от души смеясь. Тетя протянула свою карточку. Я объяснила строгому маэстро весь этот фарс.

Но что за мину состроил аккомпаниатор! Я никогда этого не забуду! Я была отомщена.

– Если бы вы поговорили еще несколько времени, я признал бы вас за русскую, – сказал Вартель.

– Еще бы! И, однако, разве я не говорила!

Тетя и графиня М. объяснили ему мое желание узнать истину из его знаменитых уст.

– Я уже сказал вам, сударыня! Голос есть, нужно только, чтобы был талант.

– Он будет! Он есть у меня, вы сами увидите это.

Я была так довольна, что согласилась идти пешком до Grand-Hotel.

– Все равно, моя милая, – сказала графиня, – я из другой комнаты наблюдала за лицом профессора, и, когда вы пели Миньону, он был просто изумлен. Ведь он сам подпевал, и это со стороны такого-то человека! И по отношению к маленькой итальянке, которую он судил с величайшей строгостью!..

Мы обедали вместе. Я была очень довольна и высказалась вся как есть, со всеми своими странностями, причудами, со всеми своими надеждами.

После обеда мы долго оставались на балконе, наслаждаясь свежестью воздуха и зрелищем проходящих по двору – взад и вперед – путешественников.

Итак, я буду учиться с Вартелем. А Рим? Надо это обдумать… Уже поздно, я скажу это завтра.

16 июля

При одной мысли о счастье M-lle К., княгини S. во мне просыпаются все мои дурные инстинкты, т. е. зависть. Она хороша, но это красота горничной, одетой в причудливый костюм, красота женщины, предназначенной обувать и обмахивать других большим веером.

А между тем она королева, королева в момент, неоцененный для честолюбивых. Конечно, ее роль отмечена историей. А я!!!

18 июля

Сегодня я видела так много необыкновенного. Мы посетили знаменитого сомнамбулиста Alexis. Он консультирует почти исключительно о здоровье.

Нас ввели в полуосвещенную комнату, и так как графиня М. сказала, что мы пришли спросить не о здоровье, то доктор вышел, оставив нас одних со спящим человеком.

То, что передо мною был мужчина и особенно отсутствие всякого внешнего шарлатанства возбудило во мне недоверчивость.

– Дело не касается вопроса о здоровье, – сказала графиня, кладя мою руку в руку Alexis.

– А! – сказал он с полузакрытыми и стеклянными, как у мертвеца, глазами. – В ожидании чего другого, ваша маленькая приятельница очень больна.

– О! – вскрикнула я испуганно и хотела просить его не говорить о моей болезни, боясь услышать что-нибудь ужасное. Но прежде чем я успела это сделать, он мне назвал мою болезнь – воспаление гортани, нечто хроническое: воспаление гортани, при очень сильных легких, что меня и спасло.

– Легкие были прекрасны, – сказал Alexis с сожалением, – теперь они попорчены; вам надо беречься.

Надо было бы записывать, так как я не запомнила всего сказанного о бронхах и гортани; для этого я вернусь завтра.

– Я пришла, – сказала я, – спросить вас об этой личности.

И я вручила ему запечатанный конверт с фотографией кардинала.

Но прежде чем рассказывать все эти необыкновенные вещи, надо заметить, что в моей наружности не было ничего, что могло бы указывать на то, что я интересуюсь кардиналом. Я никому не говорила об этом. Да и зачем бы, казалось, молодой изящной русской девушке идти к сомнамбулисту говорить о папе, кардинале, о дьяволе?

Alexis держался за лоб и соображал; я теряла терпение.

– Я его вижу, – сказал он наконец.

– Где он?

– В большом городе в Италии; он во дворце; окружен очень многими; это человек молодой… Нет, меня обмануло его выразительное лицо. Он седой… Он в форме… Ему за шестьдесят…

Я, слушавшая до сих пор с возрастающей жадностью, была неприятно поражена.

– В какой форме? – спросила я. – Это странно, он не военный.

– Разумеется, нет!

– Нет, тогда как же на нем форма?

– Странная, не нашей страны… Это…

– Это?..

– Это священническая одежда… Подождите… Он занимает очень высокий пост, он управляет другими, он епископ… Нет! Он кардинал.

Я вскочила и отбросила мои калоши на другой конец комнаты. Графиня умирала со смеху, глядя на мое волнение.

– Кардинал? – повторила я.

– Да.

– О чем он думает?

– Он думает об очень важном деле, он очень занят им!

Медлительность Alexis и трудность, с которой он произносил слова, раздражали меня.

– Дальше посмотрите, с кем он? Что он говорит?

– Он с двумя молодыми людьми… военными, два молодых человека, которых он видит часто, они придворные.

Я всегда видела на субботних аудиенциях двух военных, довольно молодых, которые находились в папской свите.

– Он с ними говорит, – продолжал Alexis, – говорит на иностранном языке… На итальянском!

– На итальянском?

– Э, да он очень образован, этот кардинал, он знает почти все европейские языки.

– Видите вы его в эту минуту?

– Да, да. Те, которые его окружают, тоже духовные. Один из них очень высокий, худой, в очках, приближается и тихо говорит с ним; он видит только вблизи, он должен подносить предметы к самым почти глазам, чтобы видеть…

А, черт! Это портрет того, имя которого я постоянно забываю; он очень известен в Риме, – это тот, который говорил обо мне на обеде в вилле Matel.

– Чем занят кардинал, спросила я, – что он намерен делать, кого он видел в последнее время?

– Вчера!.. Вчера у него было большое собрание… люди, имеющие отношение к церкви… все! Да, обсуждали важный вопрос, очень важный, вчера, в понедельник. Он очень беспокоится, так как дело идет о…

– О чем?

– Говорили, стараются, хотят…

– Чего? Смотрите же!

– Хотят его сделать… папой!

– Ого!!

Тон, которым это было сказано, удивление сомнамбулиста и слова сами по себе дали мне как бы электрический толчок; я не чувствовала ничего под ногами, я сбросила шляпу, растрепала волосы, вытащив шпильки и бросив их на середину комнаты.

– Папой! – воскликнула я.

– Да, папой, – повторил Alexis, – но есть большие препятствия. У него шансов для этого меньше, чем у другого.