Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова - Андрей Венков Страница 40

В общем, все это движение стало сплошным нескончаемым боем. Доходило до того, что сам Воронцов обнажал шпагу – «Будем обороняться, господа», – но делал это «с досадным спокойствием и улыбкой, которые его никогда не покидали». Его «поблекшие уста сохраняли непроницаемую улыбку», – писал очевидец.

За день прошли 12 верст. На ночлег остановились в Исса-Юрте. Подсчитали, что потеряли за день убитыми 2 офицеров и 65 солдат, ранеными 14 офицеров и 158 солдат, контужеными 4 офицеров и 37 солдат. 7 человек пропали без вести.

Подводя итог тяжелейшему дню, ночью началась гроза…

В тот же день, 14 июля, полковник Бельгард стал уводить батальон Прагского полка и Донскую № 1 конную артиллерийскую роту из селения Гогатль к укреплению Мачик-кале. Уходили с боем, с жестоким боем. Командир батареи есаул Краснянский сам стал за наводчика, а к двум другим орудиям встали урядник 2-го класса Нестор Махин и 4-го класса Андрей Кисляков. Горцы чуть ли не верхом садились на пушки, и батарейцы, нервно сквозь зубы посмеиваясь, расстреливали их на пятнадцати шагах.

Ходили потом по низовым станицам легенды:

– Чучма озверела. Их собьют – они кидаются, их собьют – они кидаются… Один все лётает, зеленой утиркой папах перевязал. Наши по нем два раза на картечь били – не берет: заговоренный, ай або што… А сотник у них догадливый бул: «Заряжай, – шумит, – медными пятаками!» Как вдарили, так и покатился… С тем и отбились. «Донская батарея, – командир ихний гутарит, – должна быть первая даже между нашими русскими батареями…»

Но разговоры эти были после, а в 1845 году «за отличную храбрость, оказанную при отступлении отряда, состоящего под началом командующего Прагским пехотным полком подполковника Бельгарда 2-го, от селения Гогатли до укрепления Мачик-кале», есаула Краснянского произвели в войсковые старшины, урядников Махина и Кислякова – в хорунжие, а бомбардира Ивана Семенова и канонира Андрея Голикова наградили Георгиевскими крестами.

15 июля выступили в 10 утра. Воронцов приказал дойти до Аллероя и стать там на ночлег.

Без особого труда перешли овраг, выбили из него чеченцев. Они, видно, тоже устали. Прошли 5 верст и остановились у Аллероя. Дальше новые овраги начинались, и Воронцов решил подтянуть все части отряда.

16 июня хотели выступить пораньше и достигнуть Шаухал-Берды, но из-за тумана и дождя выступили только в 8 часов, раньше не смогли.

До Шаухал-Берды пришлось преодолеть несколько оврагов, поросших лесом и перекрытых завалами. Особенно трудно пришлось арьергарду. Лабынцев как мог людей приободрял. Двум молодым солдатам, стоящим в цепи парой, сказал: «Становитесь за мной. Вы знаете, что меня пуля не берет». Один залег и стал стрелять меж расставленных сапог генерала, другой у Лабынцева из-под мышки.

Командир Кабардинского полка Козловский под огнем трубку курил. Лабынцев трубку выбил палкой: «Прохвосты, здесь не место курить». В другое время это сочли бы оскорблением, но под чеченскими пулями сошло за шутку, и Козловский ответил: «Грешно как, Иван Михайлович, последнюю трубку у меня выбивать».

Кто-то под огнем личные счеты сводил. Известный Яшвиль поймал за фалды какого-то недруга, ползком пересекавшего поляну: «Согласись, что ты подлец». – «Согласен, только пусти меня». – «Дай слово, что в отставку уйдешь…»

Воронцов ждал на кукурузном поле, на поляне, посреди последнего перед аулом леса, когда авангард пройдет последний перед аулом овраг. Здесь же теснился обоз с ранеными. Эхо беспрерывного огня разносилось по окрестным горам. Путь авангарда отмечался двумя дымовыми полосами. Огни сверкали с края оврага вниз и со дна его – вверх. Иногда дым переставал двигаться, начинал клубиться на месте и сливался в одно облако. Сухой, отрывистый звук чеченских винтовок мешался тогда с шипучей трескотней солдатских ружей, и ветер доносил пронзительное гиканье чеченцев и русское «ура». Артиллерия, легкая и горная, сразу же начинали бить через головы своих в дымовое облако, и облако опять расслаивалось на две волнистые ленты. Чеченцы перед авангардом подавались. Но за всем не уследишь. Прорвавшейся шайкой чеченцев около Воронцова были ранены два его адъютанта – Васильчиков в руку, а Глебов в ногу. В овраге в это время чеченцы из-за завала перебили прислугу горной батареи, движение застопорилось, и левой цепи пришлось не только отбиваться от неприятеля, но и обходить завал выше по оврагу.

Наконец двинулись дальше, заняли Шаухал-Берды и вышли на поляну «в страшном безначалии и суете: колонны, вьюки, раненые – все перемешалось».

Подсчитали потери. За день погибли 2 офицера и 107 солдат, ранения получили 14 офицеров и 306 солдат, контузии – 2 офицера и 41 солдат. 15 человек пропали без вести.

Расположились на поляне на берегу Аксая. С юга, с той стороны реки, чеченцы поставили на высотах батарею в три орудия. С востока и с севера овраги. Аул разорен, лишь сад уцелел, не вырубили.

Раненых отнесли в сад, положили в тени. Остальные перегородили со всех сторон поляну. Припасы подошли к концу. Ели зеленую кукурузу, натирали ее порохом вместо соли и пекли на углях. У Лисаневича, адъютанта главнокомандующего, ночью мула съели.

Солдаты ходили к опушке и под выстрелами подбирали там брошенные снопы пшеницы, потом продавали офицерам по 20 копеек за сноп. Те обмолачивали, как могли, и варили кашу.

Двигаться дальше, преодолевать новые овраги, не было сил. Разве что раненых бросить. Но знали, что Воронцов на это не пойдет.

Он (Воронцов) приказал уничтожить все свои личные вьюки, а белье раздал на перевязки раненым. Сам сидел под навесом из бурьяна около левой цепи. Как-то в минуту отчаяния сказал, что «он тут погибнет со всем отрядом, но не покинет ни одного больного или раненого». Раненых же в общем набралось 1500 человек. Патроны экономили, снарядов не осталось. На чеченские орудийные выстрелы с той стороны реки не отвечали. Лафеты от горных и легких пушек побросали, стволы возили на вьюках.

Не чувствуя сил и возможности поднять колонну и вести ее дальше, Воронцов решил дожидаться Фрейтага…

Вот в таких условиях Яков Бакланов и начал свою службу на левом фланге Линии.

Осмотревшись, он, по собственной инициативе, предпринял первое дело – угнал у горцев большое стадо скота.

Обстоятельства благоприятствовали храброму донцу – из-за Даргинской экспедиции чеченцы отвлеклись.

Он же был послан в это время с дивизионом в Качкалыковский лес рубить колья и хворост. За Качкалыковским хребтом река Мичик – граница, но чеченцы жили и на этой стороне. Стада их ходили без пастухов, одни мохнатые собаки их охраняли.

Разглядев все это, Бакланов взял дивизион и направился через Мичик к ближайшему аулу, не предупредив Куринское укрепление (там стоял батальон Замосцкого полка, он же подвижный резерв). Угнали казаки 150 голов крупного рогатого скота. Чеченцы спохватились, но поздно.

Объяснил Бакланов это честно, как на духу:

– Оттягать чужое – видно, вложено Богом в нашу казацкую натуру, и уж тут никак не утерпишь!..