Евреи государства Российского. XV – начало XX вв. - Илья Бердников Страница 40

Из Петербурга он чутко следит за положением и настроениями евреев в самых отдаленных местечках. Вдруг он узнает, что среди белорусских иудеев разнесся слух, будто бы Еврейский комитет представляет для них опасность и угрожает их житью-бытью. И тут же правительство, с подачи Ноткина, через губернаторов рассылает по городкам и весям успокоительное письмо о злонамеренной ложности сей клеветы. Когда ретивые местные чиновники вознамерились выселить евреев из Смоленска, Ноткин пишет проникнутое пафосом письмо министру внутренних дел графу В. П. Кочубею: «Это выселение – неприятное для еврейского народа, усугубляет только уныние его и производит в нем плачевнейшие заключения о будущей своей участи… Сжальтесь над сим несчастным народом! Подкрепите великодушно упадшее его сердце!» И переселение было незамедлительно приостановлено.

«Бесшумно и беспрерывно, спокойно и равномерно работает он в пользу русских евреев, – говорит о Ноткине историк Ю. Гессен. – Натан Ноте в течение ряда лет выкладывал перед правительством в своих проектах и письмах горе и слезы, извлеченные из глубин еврейской жизни. Знакомя правительство с нуждами еврейской массы, Натан Ноте посильно творил историю Положения 1804 года, и в этом его громадная заслуга».

Но позволительно спросить: а чем обернулось для иудеев России упомянутое «Положение об устройстве евреев» 1804 года? Да, с некоторыми одиозными мерами, предложенными Державиным, члены Еврейского комитета не согласились (не исключено, что известную роль сыграл здесь и контрпроект Ноткина). Но утвержденные в 1804 году законы были по-прежнему крайне жестокими: за евреями была официально закреплена черта оседлости, сохранялся запрет на аренду и покупку земли, им возбранялось жить в деревнях и селах, нести государственную службу и т. д. Так что в эпоху, которую А. С. Пушкин образно назвал «дней Александровых прекрасное начало», положение евреев так и осталось вовсе не «прекрасным», но бесправным и унизительным.

Нота Хаймович, по счастью, не дожил до принятия Положения 1804 года. Можно предположить, что оно вызвало бы у него разочарование. Не узнал он и о том, что впоследствии, после войны с Наполеоном, будет отклонено прошение еврейских депутатов собраться на съезд в Петербурге, в 1820 году последует запрет евреям иметь слуг-христиан, в 1824 году им будет возбранен въезд в Россию из-за границы, в 1825 году не дозволено селиться в городах и деревнях Могилева и Витебска. А ведь Ноткин свято верил, что разумное государство во главе с просвещенным монархом-реформатором – Александром Благословенным – может положить предел заскорузлой антисемитской ненависти и злобе.

Синагога в Шилове

Сохранилось семейное предание, рассказанное уже потомками нашего «еврейского печальника». Будто бы однажды дом Ноткина посетил сам Александр I. «Остановись!» – воскликнул вдруг Нота Хаймович, увидев царя. Государь спросил, что это значит. Тот объяснил, что счастье человеческое имеет границы и, когда оно доходит до крайнего предела, то начинает убывать. «Счастье же мое с приходом Вашего Величества в дом, – продолжал Ноткин, – достигло своего апогея. Вот я и кричу ему: «Остановись!»»

Конечно, непосредственно к Ноте Хаймовичу Александр I относился уважительно и благосклонно (именными указами то объявлял ему благодарность, то жаловал драгоценную табакерку, то осыпанный бриллиантами золотой), но не это было главным для Ноткина. Для него важнее прочего были интересы всего еврейства. А потому он едва ли был бы удовлетворен политикой своего кумира-царя, видя, как стонут и страждут иудеи под его скипетром. Когда его евреи несчастливы, не «Остановись!» впору было кричать Ноте, а громко взывать о помощи…

Но безмолвно Петербургское еврейское кладбище… Здесь на могильном памятнике в первом ряду выгравировано: «Высокопоставленный и знатный господин Натан Ноте из Шклова». До вечного своего успокоения на кладбище, им же созданном, Ноткину по счастью, не довелось узнать о бесплодности своей долгой вдохновенной работы.

Открыватель Тавриды
Карл Габлиц

Титулом «Таврический» увенчан светлейший князь Г. А. Потемкин, одержавший блистательные победы в баталиях с турками и присоединивший Крым к империи Российской. Но звание «Таврический» заслужил еще один деятель – ученый-натуралист Карл Габлиц, которого часто называют «открывателем земли Крымской»…

Род Габлицов прославил Отечество целым рядом замечательных имен: кроме академика Карла Ивановича Габлица (1752–1821), в анналы истории вошли композитор и музыкальный критик Александр Николаевич Серов (1820–1871), а также живописец и график Валентин Александрович Серов (1865–1911). Происходил род из прусского Кенигсберга, и в том, что соединил он свою судьбу с Россией, невольная заслуга первого куратора Московского университета И. И. Шувалова. Тот озаботился обустройством словолитни при только что открывшейся университетской типографии. Дело встало, а все потому, что нужен был ей многоопытный литейщик. Да такой, чтоб и ментором был не из последних, дабы в ремесле своем словолитном учеников наставить мог. А такового искусника ни в Петербурге, ни в Первопрестольной Москве приискать не сумели. И весной 1758 года Шувалов посылает командующему армией в Пруссии (оккупированной русскими во время Семилетней войны), генералу В. Фермору депешу: просить пожаловать к нам изрядного типографа «с прибавлением жалованья того, что он в Кенигсберге получал, в полтора».

Шувалов обратил взоры к Кенигсбергу вовсе не случайно. С давних пор сей знатный прусский град приковывал внимание просвещенных россиян и даже получил русское прозвание – Королевец. В тамошнем университете – Альбертине, основанном в XVI веке, уже в петровские времена обучались школяры-московиты. И многие российские ученые взращены в Кенигсберге: выпускник Альбертины X. Гольбах стал первым секрета рем Петербургской Академии наук, а профессора того вуза Г. 3. Байер и И.-С. Бекенштейн вышли в петербургские академики. Авторитет Альбертины в XVIII веке был весьма высок, туда ежегодно для «совершенствования в науках» наезжали питомцы Московского университета. Примечательно, что и мемуарист А. Т. Болотов в своих «Записках» говорит о десяти русских студиозусах, коих он заприметил в Кенигсберге.

Герб рода Галицов

И печатное дело было поставлено в Королевеце на широкую ногу. Первая типография открылась здесь еще ранее университета, в 1523 году. А в 1529 году сюда, между прочим, пригласили «славного мужа», первопечатника Ф. Скорину В историю просвещения и немецкой культуры вписаны имена таких выдающихся типографов, как Г. Вайрайх, Г. Люффт, И. Даубманн, Г. Остербергер, И. Ройснер. Но особенно впечатляющей была деятельность крещеного еврея И. Г. Гартунга, создавшего в 1730-е годы универсальное предприятие, в коем соединились издательство, печатание и книжная торговля (типографская фирма Гартунга, продолженная его наследниками, преобразуется позднее в «Грефе унд Унцер» и прекратит существование только во время III рейха). В Кенигсберге издавались книги религиозного содержания, научные и литературные произведения, а также учебники, словари, справочники, календари, лечебники на немецком, латинском, польском, литовском языках. Велась, правда, не слишком бойко, и издательская деятельность на русском языке (привилегию на печатание «славянских книг» получил в 1724 году магистр философии Б. Квасовский).