Атаман - Валерий Поволяев Страница 40

— Полк будет. Это вопрос несложный, полк мне надо будет срочно перекинуть сюда со станции Даурия.

— А одного полка хватит? — спросил Ган.

— Если не хватит — буду просить помощи у вашей бригады.

— Помощь будет оказана, — пообещал Ган.

Семенов блефовал: весь его «полк» вместе с Бурдюковым и Батуриным состоял всего из семи человек. Еще трое были направлены в разные места с письмами, один казак находился в Харбине вместе с поручиком Жевченко.

— Мне нужен транспорт, — потребовал Семенов.

— Он будет вам предоставлен, — почти автоматически пообещал китайский генерал.

— Тридцать теплушек, оборудованных нарами и печками...

— Дадим, — охотно ответил Ган, и Семенов понял, что меньше всего этому старому человеку хотелось заниматься тем, к чему его приставили — ратным делом, войной. — Если надо сорок или сорок пять теплушек, оборудованных этими самыми... диванами — дадим сорок пять. Назовите номер полка.

— Полк именной, такие в русской армии номеров не имеют. Называется — Монголо-Бурятский.

Генерал задумался, он о таком полке не слышал, но в следующий миг вяло махнул рукой — ладно!

На том совещание закончилось.

Через час в распоряжение Семенова были предоставлены тридцать теплушек, прицепленных к старому зеленобокому паровозу — пассажирскому, когда-то водившему составы в Париж. Семенов написал письмо Унгерну и вызвал к себе Бурдуковского.

— Срочно отправляйтесь с поездом в Даурию. Это — лично в руки войсковому старшине барону Унгерну, — отдал письмо Бурдуковскому. — В случае опасности письмо надо немедленно уничтожить.

Суть авантюры была проста: Семенов просил Унгерна собрать имеющихся на станции Даурия его людей (всего получалось семь человек, Семенов подсчитал точно), посадить их по теплушкам, во всех вагонах, затопить печки-буржуйки и зажечь свечи — то есть создать впечатление, что в составе полно людей, и прибыть на станцию Маньчжурия.

Ну, а как сложатся дела здесь, будет видно. Батурину же Семенов велел потолкаться в людных местах Маньчжурии и везде сообщать как бы невзначай, что на подходе Монголо-Бурятский полк.

В четыре часа утра девятнадцатого декабря состав с «полком», пыхтя, окутываясь белыми клубами пара и лязгая сочленениями, прибыл на станцию Маньчжурия. Есаул уже ожидал его. Было морозно, снег громко визжал под подошвами, от этого визга хотелось зажмуриться. Дышалось легко. У Семенова было хорошее настроение. Едва состав затормозил у воинской платформы, есаул выставил около него двух казаков с винтовками.

— Если кто будет подходить и любопытствовать, что за состав, отвечайте: «Прибыл Монголо-Бурятский полк», — напутствовал он казаков.

— Ясно, ваше высокоблагородие. Но ежели публика начнет интересоваться, почему двери теплушек закрытые, тогда что отвечать?

— Какой же дурак станет распахивать двери настежь в сорокаградусный мороз? На улице — сорок! Да ветерок еще тот... маньчжурский. А?

Семенов с казаком Батуевым поехал разоружать дружину, Унгерна — также с одним казаком — отправил в железнодорожную роту, хорунжему Малиевскому дал список с адресами и велел ехать по квартирам. Наказал:

— Это список наиболее отъявленных большевистских горлопанов. Если будут брыкаться — не стесняйтесь бить по зубам. Всех арестовать и — на вокзал.

На вокзале, на главном пути, около самой станции, уже стоял длинный состав, приготовленный для «разоруженцев» — их надо было немедленно вывезти в Россию.

— И без них хватит здесь вони! — резко высказался о них Семенов.

Капитан Степанов, начальник местной милиции, должен был помочь Унгерну, но, узнав, какими силами барон собирается разоружать целую роту, нехорошо побелел рябым лицом. У него даже губы затряслись от страха.

— Капитан, проверьте у себя штаны, — посоветовал барон, но Степанов на это никак не отреагировал, словно ослеп и оглох, и тогда Унгерн, не долго думая, отделал его ножнами шашки.

После этого капитан повесив голову, понуро поплелся вслед за бароном в казарму железнодорожной роты.

«Как я и ожидал, разоружение произошло быстро и легко, без всяких инцидентов, — написал впоследствии Семенов, — если не считать попытку одного из членов комитета дружины призвать растерявшихся товарищей к оружию. Призыв этот, однако, успеха не имел, так как винтовки были уже заперты нами на цепочку и около них стоял мой Батуев с ружьем на изготовку и взведенным на боевой взвод курком. В то же время, вынув пистолет, я объявил во всеуслышание, что каждый, кто сделает попытку сойти с места, будет немедленно пристрелен.

Я обратился к солдатам с соответствующей речью, объявив им именем Временного правительства о демобилизации и отправлении их по домам, причем дал 20 минут на сборы, объявив, что каждый опоздавший будет арестован и предан суду.

Услышав об отправке домой, солдаты повеселели и быстро начали свертывать свои пожитки и упаковывать сундучки. Через полчаса все было готово. Я выстроил дружину во дворе, рассчитал по два и повел вздвоенными рядами к вокзалу, оставив Батуева окарауливать казарму. На вокзале я подвел свою колонну к эшелону, уже готовому к отправлению, рассадил солдат по вагонам, назначив старших на каждую теплушку. К этому времени и барон Унгерн привел разоруженных им солдат в количестве нескольких сот человек, которые также были размещены по теплушкам. От каждого десятка по одному человеку было командировано за кипятком, и вскоре все было готово к отправлению эшелона... Не хватало только хорунжего Малиевского, который должен был арестовать агитаторов и лидеров местных большевиков.

В конце концов прибыл и Малиевский — высокий усатый казак с наганом в руке, перед ним тащилось несколько сгорбленных людей неопределенного возраста с испуганными лицами.

— Этих — в отдельную теплушку, — скомандовал Семенов. — И на дверь — пломбу, чтобы никто из них до места назначения и носа не высунул. — Он заглянул в теплушку, встретился глазами с печальным бородатым господином в каракулевой шапке-пирожке. Это был местный учитель. — Вы должны быть горды, что въедете в Россию в запломбированном вагоне, — сказал он учителю, большому любителю, как сказывал военный чиновник Куликов, поговорить на сходках о светлом будущем человечества, — ваш вождь Ульянов-Ленин также въехал в Россию в запломбированном вагоне. — Семенов засмеялся и тихонько похлопал ладонью о ладонь.

Учитель что-то пробурчал под нос и отвернулся от есаула.

— А морду воротить необязательно, — сказал ему Семенов. — Кстати, вы не знаете, почему ваш вождь избрал себе такой псевдоним — Ленин? Почему не Олин, не Манин, не Авдотьин, а Ленин? У него что, жена — Лена? Или та, которая ложится в постель вождя? Может быть эта дамочка — Лена?

Учитель молчал, он не хотел опускаться до общения с издевающимся над ним есаулом.

— Не хотите разговаривать? — В голосе Семенова послышались укоризненные нотки. — Напрасно! — Он повернулся к Бурдуковскому, стоявшему рядом и держащему в одной руке большой пломбир, похожий на кузнечные щипцы, и снизку свинцовых пломб — в другой, приказал: — Пломбируйте вагон, урядник. А господин Куликов пусть приклеит на дверь бумажный квиток и шлепнет на него печать. Открыть вагон разрешается только на станции Борзя. Отправление эшелона — в десять ноль-ноль. А станция Борзя — это во-о-он где, за десятью землями, аж под самой Читой.