Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин Страница 40

Во время паузы Хилленбранд подступает ко мне с вопросами, что дает советским специалистам повод думать о грядущих переменах. Госдепартамент и другие ведомства США тщательнейшим образом отслеживали перипетии предвыборной борьбы и не зарегистрировали признаков возникновения новых политических комбинаций. Персональные перетасовки назревают. Может быть, это имелось в виду под термином «крупные перемены»?

Настойчивость Хилленбранда и непривычная для него горячность настраивают меня на сдержанность.

– Мы знаем, – уверял собеседник, – что происходит в каждой клеточке западногерманского организма. Неожиданностей не должно быть.

– Можно контролировать поступки, труднее владеть мыслями людей, даже у себя дома, – пробую я придать разговору философский оттенок.

Через несколько дней мне открылся непосредственный мотив реакции Хилленбранда. Президент США Никсон поспешил первым поздравить Кизингера с победой на выборах. Естественно, к поздравлению пристегнуто удовлетворение возможностью продолжить тесное сотрудничество и т. п. Президент, естественно, полагался на доклады Госдепартамента, ЦРУ, посольства США в Бонне. А русские взяли и плеснули холодной водицы. Как доложить Никсону о разговоре с Громыко? В чиновничьей мантии самые надежные – ненаписанная строка, непроизнесенное слово.

На следующий день Громыко появился за завтраком в отменном расположении духа. Он не называл ни Роджерса, ни Хилленбранда. В «малой трапезной» никаких серьезных разговоров не велось. Уши американских спецслужб улавливали каждый знак препинания. Но отказать себе в удовольствии констатировать, что размер информационного невода не гарантирует качества улова, министр не захотел.

Он идентифицировал себя с оправдавшимся стратегическим раскладом МИДа, с выдержанной без заметных шероховатостей тактикой, с обретавшим актуальность новым началом в отношениях Советского Союза с Федеративной Республикой. Это было очень и очень важно. Меньше понадобится домашней дипломатии. Германское направление попадало под длань министра. Он становился доступен для оперативного решения так называемых мелочей, без которых угасают великие начинания.

Громыко приглашает пройти с ним в защищенное от подслушивания помещение. Сухо, как показалось, блюдя дистанцию, отделяющую его от нас, смертных, а может быть, демонстрируя всего лишь деловитость, министр очерчивает круг заданий.

– Поворота еще нет. Складываются предпосылки для поворота. От нас зависит, будут ли они задействованы. Мобилизуйте отдел. Посольства у нас застоялись, надо их расшевелить. Используйте каждую свободную минуту здесь и в Канаде, чтобы развернуть концепцию на ближайшие месяцы. По пути в Москву обсудим.

Что должно быть сделано безотлагательно? – интересуется Громыко, прекратив расхаживать по кабинету и заняв свое кресло.

– Предложение о вступлении СССР и ФРГ в переговоры с целью подведения юридической базы под отношения между нашими государствами пришлось очень вовремя, – говорил я. – Оно повторено в только что состоявшейся беседе с В. Брандтом. Если лидер социал-демократов возглавит новое боннское правительство, то можно считать, переговоры у порога. Наряду с формальной подготовкой к ним стоило бы откликнуться на перемены в самой ФРГ заметными коррективами хотя бы стиля обращения с этим государством. Потребуется тщательная координация линий СССР и ГДР. Если друзья будут загребать в противоположном направлении, ничего путного не выйдет. В принципе совершающиеся события заслуживают того, чтобы стать предметом специальной сессии Политического консультативного комитета (ПКК) Варшавского договора.

Министр согласен с моими словами. Ему импонирует мысль о заседании ПКК и о согласовании наших действий с ГДР.

– На сегодня-завтра все остальные дела в сторону. Запритесь и разверните в форме тезисов изложенные соображения лично для меня.

В переводе это, между прочим, означает, что разговор должен остаться сугубо между нами, а все вытекающее из него перейти в интеллектуальную собственность Громыко. Последнее меня не трогает. Если предложение, освященное его авторитетом, обретет большую жизнеспособность, я буду только рад. Даже не вредно, что министр тщеславен, пока не преступлена определенная грань.

Возвратившись в Москву, столкнулся с горой дел. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет», – пели про альпинистов. В старину и политики усаживались у ее подножия, ожидая, когда гора родит пусть даже мышь. Впрочем, не только в старину. На советской политической сцене фабианство отнюдь не было редкостью. Мое личное восприятие времени отражало, готов признать, другую крайность. Всю жизнь мне была близка античная формула, полагавшая «время мерой движения». Нет движения – значит, время теряется. Навсегда и безвозвратно. Даже если кажется, что потерянное затем навёрстывается или компенсируется.

Правительственное заявление В. Брандта ориентировало Федеративную Республику Германию на новую систему координат. ГДР выступала как неприятная данность, смягчить неудобства существования которой можно было лишь через ее признание, через правовое и фактическое урегулирование проблем, непосредственно и больно затрагивавших миллионы немцев. Отношения с Польшей, Советским Союзом, Чехословакией были неотрывно завязаны на принятие принципа нерушимости послевоенных границ в Европе. От этого никуда не увильнешь, но оформить обязательства – задача не из легких.

Большинство из внешнеполитических новаций в программе социал-либеральной коалиции пока лишь намечены. Авторы заявления искусно пользуются полутонами. Если на другой стороне не разовьется встречного движения, то ФРГ без потери лица сможет продолжать традиционный курс.

Не всем в Москве это нравилось. Ждали, что кто-то преподнесет нам двуликую голову «германского милитаризма и реваншизма» на жертвенном блюде.

Громыко чувствовал себя неуютно. Он не показывал этого, но по ряду признаков ему приходилось отбиваться от максималистов. В беседах со мной министр перепроверяет, насколько весомо представлена новизна подходов у правительства В. Брандта – В. Шееля, не пудрят ли нам социал-демократы мозги, не займутся ли СДПГ и СвДП под заверения о желании начать взвешенную «восточную политику» в основном дестабилизацией ГДР? Сами вопросы замешены на стародавних дрожжах. М. А. Суслов и Б. Н. Пономарев владеют своим ремеслом.

Нет, все будет куда как не просто. Речь идет не о повороте в отношениях между государствами, а о превращении теории мирного сосуществования в повседневную практику. И опять-таки не сосуществования абстрактных систем, а добрососедского общения людей, разделенных помимо их желаний обстоятельствами и идеологиями. ГДР и ФРГ должны дать ответ на вопрос, возможно это или это иллюзия, ответ, который будет иметь значение, выходящее далеко за пределы национальных интересов самих немцев.

Года четыре спустя в беседе на Рейне с послом США Стесселом-младшим я употребил тезис: советско-американские отношения были и останутся сочетанием сотрудничества и соперничества, тонус отношений будет производным от пропорций, в каких взаимодействуют две составные. Эта мысль первоначально родилась у меня при обдумывании плюсов и минусов, возможностей и лимитов сближения двух германских государств с учетом также их принадлежности к разным военно-политическим блокам, перспектив прекращения гонки вооружений на немецкой земле.