Трибуле - Мишель Зевако Страница 40

– Сир! – пробормотал Монтгомери.

– Он стоял перед выбором: либо перестать повиноваться королю, либо послать сына на эшафот. Бервьё предпочел уйти из жизни… У него было большое сердце…

Пристыженный Монтгомери опустил голову.

– Но вы, месье, – закончил король, – вы, возможно, еще более великодушны. Вы бы арестовали своего сына. Ваши слова, только что сказанные, можно назвать принадлежащими настоящему капитану… Если король отдает приказ, семьи больше не существует. Это очень хорошо, месье!

– Сир, – сказал сиявший от удовольствия Монтгомери, – единственным смыслом своей жизни я считаю преданность королю.

– Рассчитываю на вашу преданность, месье де Монтгомери. Вы хороший солдат, я доволен вами.

– Сир, абсолютное повиновение – наш первейший долг.

– Удвойте число стражников у каждого входа во дворец. Замените алебардщиков аркебузирами. Пусть при первом намеке на мятеж они открывают огонь. Безо всякой жалости, месье!

– Будьте спокойны, сир. Я отвечаю за безопасность Вашего Величества… Я уже разместил две пушки на большом дворе. Люди на улицах видят их заряженные жерла. Это производит хорошее впечатление…

– Вижу, что могу рассчитывать на вас, месье! Идите, месье… Ваша бдительность будет вознаграждена…

Монтгомери низко поклонился.

– Кстати, – заметил король, – когда капитан уже удалялся, – вы схватите Трибуле, моего шута, и отведете его в Консьержери.

В этот момент занавеска у двери отдернулась и в кабинет вошла Жилет. Король поспешно вскочил на ноги. Он взял Жилет за руку и галантно провел ее к креслу. Надо сказать, что король никогда не отказывался от галантных манер, когда имел дело с женщинами.

– Жилет, – страстно проговорил он, – вы нашли меня по своей доброй воле… Это был момент, когда тихой радостью наполнилось мое отцовское сердце.

Король сделал ударение на слове «отцовское». И, возможно, сделал это вполне искренне.

Но в звуках голоса, достигавших ее ушей, Жилет уловила, или ей показалось, что уловила, все тот же тон соблазнителя, с которым король обращался к ней в ее маленьком домике в Трагуар.

Она отказалась сесть и, испугавшись, попыталась удалиться. Раздосадованный, король откинулся на спинку своего любимого большого кресла и молча разглядывал девушку.

– Сир, – сказала тогда Жилет, – после долгих сомнений решилась я на этот поступок…

«О, как она прекрасна! – признавался самому себе Франциск, лицо его раскраснелось. – И это моя дочь! А! Это же сумасшедшая так говорила! А правду ли она сказала?»

Молнией сверкнула эта мысль в его голове…Жилет может оказаться не его дочерью!.. Сердце его учащенно забилось, и в глазах появился сладострастный огонек.

– Говорите, Жилет! – разрешил он.

– Сир, – сказала девушка, – я пришла просить вас помиловать моего отца!

– Помиловать шута! Помиловать Трибуле! Никогда! Просите чего угодно, только не этого!

– Сир… этой ночью я так испугалась, когда услышала ваш приказ об аресте моего отца…

– Одно и то же слово в ваших устах, Жилет! – жестко сказал Франциск. – Берегитесь: оно может принести несчастье шуту! Вы оскорбляете меня, Жилет, называя этим словом столь ничтожное существо в моем присутствии… В присутствии вашего отца! Вспомните, что вы герцогиня Фонтенбло, дочь короля Франции!

Мучительно восприняла эту тираду бедная девушка. Но смелость этого ребенка была удивительной.

– Сир, этот шут был милостив ко мне, – с горечью ответила девушка. – Я вовсе не королевская дочь и меньше всего хочу ею стать. Того, кого вы назвали жалким существом, не страшась разбить мне сердце, я называю своим отцом, и он им останется до конца моей жизни!

– Чего же вы хотите?.. Говорите!

– Только что, входя сюда, я услышала ваш приказ о его переводе в Консьержери… Сир, умоляю вас отменить этот варварский приказ… Что плохого сделал вам этот человек, такой добрый, такой скромный и такой великий в своем унижении?.. Он не совершил никакого преступления, кроме того, что в один прекрасный день встретил меня, совершенно одинокую, покинутую всеми… даже теми, кто дал мне жизнь… Он согрел меня своей любовью… поддержал меня… спас от еще большой нищеты… Вот и все его преступление, сир!.. А раз уж вы решили объявить о своем отцовстве, о котором так долго забывали, то не должны ли вы полюбить Флёриаля за то, что он так любил меня?..

При этих словах король почувствовал, как в сердце его разгорается любовное пламя.

«О!.. Если бы Маржантина солгала!.. Если бы Жилет не могла быть моей дочерью!..»

А в глубине души он уже сознавал, что инцест его мало пугает и ему позволено утолить свою страсть. Он встал и сжал руку девушки.

– Дитя, – едва слышно, взволнованно проговорил он, – неужели ты не понимаешь, что я ненавижу этого шута за то, что ты его любишь!.. Я, король Франции, унизился до ревности к своему шуту!.. Я завидую его погремушке и бубенцам, потому что ты на них смотришь с нежностью, в то время как для меня ты оставляешь только строгие взгляды!.. А я ведь ревнив, Жилет… Ревнив! Понимаешь ты это?

Король забылся, потерял голову. Он позабыл и свою королевское достоинство, и видимость галантности, и манеры доблестного рыцаря, которые он так любил демонстрировать.

– Ревнив к Трибуле! – прорычал он, тогда как испуганная Жилет тщетно пыталась освободиться. – И если бы был только он один!.. Но ведь есть еще и другой!.. Другой!.. Нищий бродяга, полное ничтожество, и ты его тоже любишь! И это стало для меня настоящей пыткой! Ну, о чем же ты думала, когда выбирала в отцы Трибуле, а в любовники – Манфреда! И при этом ты сказала, что не можешь быть королевской дочерью!..

– Ах! Вы мне делаете больно! – вскрикнула Жилет.

Король и в самом деле сильно сдавил ее запястье.

Франциск уже ничего не слышал; разгоряченный, пришедший в неистовство, он продолжал:

– Но я тоже тебя люблю!.. Какими чарами ты меня околдовала?.. Я люблю тебя, несмотря на презрение, которое читаю в дорогом для меня взгляде!.. Мне нравится даже тот ужас, которым ты сейчас объята! Люблю тебя! И хочу, чтобы ты тоже меня любила!

– Но это же омерзительно! Это чудовищно!

– Да! Я вижу, как надо тебя любить, чтобы превратиться в твоих глазах в монстра!..

– О, но вы же подлец!.. Ко мне!.. Ко мне!..

– Я хочу, чтобы ты меня любила! За такую цену я помилую Манфреда! За такую цену я помилую и Трибуле!

– Ценой моей жизни, но не ценой моего бесчестья, сир! – закричала Жилет.

И отчаянным рывком девушка освободилась от захвата, отпрыгнула назад, а мгновение спустя король увидел ее прижавшейся к окну, дрожащей и выставившей вперед кинжал.

– Что я наделал! – пробормотал он.