Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица Страница 40

— Будет правильнее, если Кустурицы придут сначала к нам. Кто кому делает предложение? В конце концов, это они должны просить руки Майи, а не мы — Эмира.

* * *

Прибыв в квартиру в доме номер 8 по улице Марчело Шнайдера, Мурат повел себя довольно оригинально. Прямо с порога он поинтересовался, сколько комнат в квартире! Мать Майи, доктор Дела Кусеч, посмотрела на него с удивлением. Она не ответила резкостью на это проявление бестактности лишь потому, что не хотела сама выглядеть бестактной. Поэтому она лишь молча наблюдала, как ее дочь Майя охотно и любезно показывает Мурату все комнаты. Я был готов провалиться сквозь землю. Отец бросил на меня взгляд и в тысячу первый раз за свою жизнь тихо спросил:

— Ну что я опять сделал не так?

Мурат был глубоко убежден, что подобным образом оказывает честь хозяевам и демонстрирует, насколько он счастлив, что его сын женится на девушке из хорошего дома.

— Снимаю шляпу! — воскликнул он. — Эмир, это просто роскошно для Сараева и даже для всей Боснии и Герцеговины!

Улыбнувшись, Майя ослабила всеобщее напряжение. Мы с Сенкой чувствовали себя неловко, тогда как Мисо с симпатией взирал на манеры своего гостя, напоминавшие ему внеплановую проверку сараевской жилищной инспекции.

Родители быстро поняли, что уже знают друг друга. Старые знакомые, Мисо и Сенка, наконец обменялись первыми словами. Мисо отметил сходство Сенки с ее братом Акифом.

— Сенка, — спросил он, — таинственный мужчина, который вот уже двадцать лет приветствует меня в Баскарсии, приподнимая шляпу, случайно, не твой брат?

— Да, это он! — вмешался Мурат, делая жест рукой, словно вкручивал лампочку, чтобы показать, что брат Сенки был немного с приветом. — Впрочем, как и его сестра! — добавил он.

— К счастью, ты у нас нормальный! — не осталась в долгу Сенка. — Все бармены Сараева об этом знают!

* * *

Мурат не скрывал своего восторга от того, что нашел в лице Мисо человека, разделявшего его взгляды. Больше всего его радовало их общее стремление критиковать Тито и схожий взгляд на прошлое и будущее. Мисо смягчал резковатую манеру моего отца, по достоинству оценивая его ум и эрудицию.

— И не только это… — говорил он, перед тем как выложить свои аргументы, являющиеся следствием энциклопедической образованности, а также солидного опыта работы на ответственной должности судьи.

Кустурицы покинули квартиру Мандичей, даже не затронув тему свадьбы!

* * *

Спускаясь по улице Марчело Шнайдера по направлению к автобусной остановке, мать с отцом начали свою обычную перепалку.

— Ну почему хотя бы в этот раз, когда наш сын женится, нельзя было обойтись без Тито?! — упрекала моя мать.

— Сенка, дорогая моя, я что, всю жизнь должен выслушивать твои замечания?

— Я могла бы обойтись без замечаний, Мурат, если бы, по крайней мере в торжественные моменты нашей жизни, ты не вдавался в эту глупую политику!

Поскольку Сенка заплакала, мой отец смягчился:

— Сенка, честное слово, это Мисо начал. Слушай, если хочешь, вернемся туда, и он сам тебе подтвердит.

Сенка продолжала плакать, поскольку со всей ясностью осознала, что ее сын уходит от нее навсегда и что у него начинается новая жизнь.

* * *

На следующей неделе Мандичи нанесли нам ответный визит.

Не успев войти, Мисо задал новую тему:

— Как вы считаете, выполнит ли марксизм свою миссию, если будет придерживаться принципа, что историю следует обуздывать, как кучер обуздывает лошадей в упряжке?..

Проблема организации и места проведения свадьбы была оставлена заботам женщин и детей: это было не столь важно, как ответ на только что поставленный вопрос. Между тем задача была вовсе не простой. У обеих наших семей не было ничего общего с типичными боснийскими семьями. Мисо был сыном банкира, его дед Милос — первым журналистом в Боснии, а его мать — дочерью булочника из Високо. Кусечи, а также Домицели, дедушка и бабушка Лелы, были словенцами и хорватами. Они приехали в Боснию по первому железнодорожному австро-венгерскому пути. Таким образом, Майя представляла собой удачное произведение Королевства сербов, хорватов и словенцев. Неудивительно, что у нее до сих пор остались симпатии к монархии. С учетом того, что наши семьи были нетипичными, представлялось абсолютно невозможным отмечать свадьбу балканским банкетом с низкопробной музыкой, поломанной звуковой аппаратурой и разочарованными гостями, которые много пьют, затем блюют и в итоге достают ножи… В то же время нам пришлось смириться с особенностью сараевских властей: нам предстояло сочетаться браком группой, вместе с пятью другими парами.

* * *

Во время церемонии я попытался придать событию некую долю оригинальности. Чиновник ЗАГСа с припухшим лицом, который, судя по всему, перед этим дремал в соседней комнате, спросил меня голосом хориста:

— Эмир Кустурица, согласны ли вы взять в жены Майю Мандич?

Я ничего не ответил. Воцарилась мертвая тишина. Послышались вздохи, шепот. Я с вопросительным видом обернулся к свидетелям, Зорану Билану и Бранке Пазин. «Что мне делать, дружищи?» — читалось в моем взгляде. Зоран засмеялся и утвердительно кивнул, тогда как я делал вид, что не уверен в ответе. Напряжение в «Скендерии» достигло высшей точки. И только тогда я решился и произнес роковое «да». Тут же раздались вздохи облегчения и смех. Майя с упреком взглянула на меня, но, поскольку она была взволнована, ей не пришло в голову ссориться со мной. Она разглядывала белоснежное платье сидевшей возле нас беременной невесты, которая держала за руку жениха, по такому случаю временно отпущенного на свободу. Я тоже бросал на него взгляды, полные симпатии. После свадьбы жених отправился еще на несколько месяцев в тюрьму, а я — заканчивать учебу в Праге.

* * *

В день свадьбы Сенка отказалась от своей борьбы с быстрым и неумолимым разрушением дорогих ее сердцу вещей и ради особого случая сняла целлофановую пленку, прикрывающую китайский ковер. В квартире из двух с половиной комнат ухитрилась разместиться добрая сотня людей. Почетное место занял Эдо Хафизадич, сын бея, который в далеком сорок первом году приехал из Травника и не смог присоединиться к партизанам, потому что в тот день у него разболелся желудок. Мурат представил его гостям, после чего сразу увел на кухню.

— Смотрю я на Сараево, Мурат, и понимаю, что это вы, коммунисты, все развалили. Крестьянина переселили в город, сказали ему, что Бога нет, — и вот вам результат!

Мурат соглашался с тем, что говорил его друг. Он получил строгий наказ не повторять историю, произошедшую на его свадьбе с Сенкой — когда его пришлось выносить из квартиры в разгар свадебного пира, — и пообещал «не брать в рот ни капли». Тем не менее разговор с Хафизадичем был прекрасным поводом для нарушения данного обещания, ведь с незапамятных времен кухня представляла собой более привлекательную социальную арену, чем гостиная. Именно здесь было легче всего раскрыть свою душу, прийти к консенсусу или дать торжественное обещание. Часто именно на кухне происходили важнейшие жизненные события. Самые радостные, но также и самые печальные кардинальные решения часто принимались в окружении тряпок и грязной посуды. Каждые две минуты обеспокоенная Сенка показывала мне взглядом в сторону кухни. Когда я туда вошел, отец быстрым движением передвинул свой бокал к Хафизадичу. Я знал, что он пил.