Поводыри богов - Татьяна Алферова Страница 40

Кошка, чудесный зверь, пробирается по поляне, мягко переступает, скрадывая мышь. К ней бросаются берегини, гонят в дом. Скачет в дверь кошка, распушив хвост, выгибает спину; разъярилась помехе. Как ни проворна, как ни ловка, а, тщательно направляемая берегинями, задевает топор у порога. Упадет топор – отрежет дорогу навьям, обрубит заговор. Вот переворачивается топор на коротком топорище, пугается кошка, прыгает на стол: ведь нет для кошек закона ни в чьем дому, расплескивает воду из чаши, проливая капли цвета крови. Со стола – на лавку, с лавки – на полку в красном углу, где дремлют деревянные деды. Крайний, липовый, в острой шапке, покачивается и летит вниз, на спящих людей. Попадает суковатыми ногами прямо в висок хозяину, тот вскрикивает, не пробуждаясь, но машет рукой, сильно; его тяжелая рука падает на лицо женщины, не дает ей дышать, вытягивает из сна.

Либуша, не открывая глаз, ведет ладонями по груди, по животу и подскакивает, как ошпаренная: нательный поясок под рубашкой развязался сам собою, значит, ее жизнь в опасности! Приподняв голову, еще не понимая, где находится, шарит вокруг непослушными сонными руками.

Сон то был или явь: текла кровь, сшибались кони, Князь Олег выпивал чашу с отравленным вином, падал мертвый, белыми глазами в потолок неба? Сизые голуби лежали кверху лапками на дворе внутри кремля, ветер шевелил мягкие перышки. Чужие люди, не замечая Либушу, вели безрассудные речи, и безрассудны были их мысли, безрассудны дела. И сама она с теми людьми, неумелыми, глухими и потому коварными, наивными и злыми, разными во всякий час, переменчивыми, пробиралась невесомая сквозь леса, невидимая вела ладьи меж каменных круч, но пороги были не те, что на Волхове, ольховой реке, а незнакомые пороги. Лежали прекрасные витязи на песке, занесенном снегом, на острове лежали отчаянные, мучились от голода. И был будто среди них сын княгини Ольги, а руки у него бронзовые по локоть…

Вот Вольх мечется в неспокойном сне рядом, справа; Гудила лежит мирно, булькает губами, ровно ребенок, но колени его, колени мужчины, стискивают ее бедра, как в любовной игре. Либуша спрыгивает с лавки, бежит к столу; ударяется о его край тяжелым, не желающим просыпаться телом, смотрит в чашу затуманенными глазами, кричит что есть мочи: на дне быстро скачут темные всадники, сюда скачут, за Либушей, Вольхом и Гудилой. Ножи у поясов радуются и приплясывают в такт скачке, предвкушают веселую работу. Мало времени у спящих в землянке. Женщина, всхлипывая, бормочет заклинания, трясет, щиплет, будит друзей, достает с полки мягкий воск диких пчел, мнет его неловкими со сна пальцами.

Оглушенный сном Вольх не сразу понимает, что случилось. Бестолково топчется у лавки, пялится на Либушу, борется с сонным зельем. Ворожейка бьет его пальцами по лбу, рисует в воздухе доброе солнце, возвращается душа Вольха в его тело, принимается хозяйничать, объяснять да командовать. Кудесник сдергивает со стены висящие у входа уздечки, хочет бежать к лошадям: быстрее взнуздать их, обмотать мягким холстом копыта, чтоб не гремели по дороге в ночи, не дали преследователям услышать, куда поскачут беглецы.

Щил, такой суетливый в обычной жизни, останавливает друга, коротко распоряжается пустить лошадей одних, без седоков. Вот уж дружно цокают они прочь от жилья, от поляны со священной ольхой, от людей, направленные Вольхом, приманивают погоню. Одна беда – вернуть их некому будет. Авось прибьются к доброму хозяину, чай, не дети малые, не жеребята, в лесу не заблудятся.

Щил даже не оставляет времени усмехнуться на собственную хитрость. Берет размятый теплый воск у Либуши, сует за пазуху, хватает нож, топор, увлекает за собой остальных к обрывистому берегу. Найденыш бежит, не проснувшись, Вольх и Либуша поддерживают его с обеих сторон, направляют. Кубарем скатываются к реке, все вместе. По урезу воды, по узкой песчаной полоске Щил-Гудила направляется прямиком к оврагу, пропоровшему берег до самой реки, в заросли камыша на дне оврага, не боясь промочить сапоги и порты. Обламывает толстые чавкающие камышовые стебли, четыре зеленые трубки, обрезает их наискось.

Вольх отстает немного, чтобы отвязать от осинового, не гниющего в воде кола легкую павозку, вставляет весла в уключины, но беглецы не спешат забраться внутрь лодки. Женщина осторожно залепляет Найденышу ноздри мягким воском, вкладывает ему в рот длинный полый стебель камыша. Хитрой этой науке – гулять по речному дну под водой на глубине, дышать через камыш – волхвы, как и словенские воины, обучены с детства, и Либуша тоже. Они входят в тихую воду, где заросли камыша и рогоза с длинными коричневыми шишками гуще, темнее, где ночь сливается со своим отражением, а небо – с рекой. Камыш провожает их сухим тревожным шепотом, вскрикивает спросонок белолобая птица лысуха и тотчас засыпает рядом с птенцами на своем крохотном намытом островке. Пройдя заросли – осторожно! – оберегаясь от порезов острых, как наточенный нож, узких жестких листьев камыша, беглецы минуют овраг, схоронивший следы, и погружаются в реку.

Волхов, Ольховая река, обнимает их и шепчет – тише, тише, быстрее! Ветер играет сам с собою в салки на берегу, поскрипывает на дне мокрый песок, воздух шуршит в вышине, вода шумит – далеко, у порогов. Белые рубахи беглецов вздымаются пузырем вокруг бедер, удерживаемые поясами, но скоро опадают; волосы, как водоросли, плывут над головами, стайка маленьких уклеек-гвоздиков путается в них, удивляясь одним маленьким, общим на всю стайку умом столь отчетливому сну: люди на дне; но дальше, глубже, уж и волос не видно на воде, лишь камышовые трубочки неприметно движутся вперед, против течения.

Щил, отдельно от прочих, тянет павозку на другой берег, темное брюхо лодки качается за ним и над ним, похожее снизу сквозь толщу воды на толстого, но кургузого сома, плывущего хвостом вперед. Его теснит в сторону от друзей быстрым речным течением, но Щил боится залезть в лодку, ударить веслами – вот-вот покажутся на дороге всадники, а звук по воде далеко разносится, и страшно обнаружить себя. Если повезет и поможет Велес, погоня ринется за умчавшимися лошадьми, разыскивая их по лесу. А когда догонят животинок – лошадки-то без всадников быстро поскачут, но примутся кружить поблизости от поляны, от своего жилья, – люди уже будут далеко. Как скажет Либуша: так далеко, что и ну!

Но если посланные будут с собаками, те приведут к реке. Вот когда пригодится переправленная на тот берег лодка. Увидят Игоревы дружинники брошенную павозку с болтающимися веслами – пусть снова идут по ложному следу, переплывают на конях капризную реку, рыщут по сырой низине, прорастающей весною жирной золотой калужницей и скромными незабудками. Если в другой раз повезет Щилу и подсобит Ящер после Велеса – Щил успеет пристать к своим до того, как берег загудит под копытами дружинных коней. Ночью легче бороться с течением, созвездие Лося мирно пасется над головой, щиплет небесный мох и освещает путь. А если не повезет, дело такое – что же, отыщет друзей к утру, он-то знает, где искать! Светает нынче рано, еще не забрал воли Перун, не скостил дневного света даже на воробьиный шаг. Они пройдут выше по реке, хотя именно там и станут подстерегать Игоревы охотники. Но не к морю же спускаться! Переждать всадников в реке несложно: ночи теплые, вода ласковая; в лесу ждут земляника, гоноболь и дикие пчелы с душистым медом. А там, дальше – земля большая, иди куда хочешь.