Тайны Балтийской Атлантиды - Вольфганг Акунов Страница 40

В общем, порабощение военнопленных, захват рабов где только можно и последующая работорговля были в описываемую эпоху самым обычным, широко распространенным явлением и средством получения дохода.

Так, в житии Ансгария приведен следующий характерный эпизод: «Некоторые бедные, похищенные из христианских земель и угнанные в варварские земли, пленники подвергались на чужбине жестоким истязаниям; чая обрести спасение, они бежали к христианам Нордальбингии, как живущим ближе всего к язычникам; но те (нордальбинги — В. А.) снова схватили беглецов и заковали их в оковы безо всякого снисхождения (такие железные оковы, снабженные замком и предназначенные для сковывания военнопленных и рабов, датируемые XI–XII столетиями и найденные при раскопках земляного вала замка Ной-Никёр, автору настоящей книги довелось видеть собственными глазами — В. А.). Некоторых они перепродали язычникам, других же оставили себе для услуг или сдали их внаем другим христианам. Господин епископ, получив известие об этом злодеянии, свершившемся в его епархии, был очень удручен, но не знал, как помочь пострадавшим; ведь в это нечестивое преступление были вовлечены очень многие люди, слывущие у них (христиан-нордальбингов В. А.) могущественными и знатными».

Заметим, так сказать, «в скобках», что епископ, похоже, не испытывал чувства вины, когда он ранее купил «нескольких молодых северных людей (норманнов, то есть германцев — В. А.) и славян», чтобы «обучить их для борьбы за святое дело». В действительности «борьба за святое дело» велась на монастырской земле, на которой, по воле преемника Ансгария, купленные им юноши, обращенные в крепостных крестьян, «пахали» (как в прямом, так и в переносном смысле слова — В. А.) до седьмого пота…

Между прочим, из приведенного автором жития Ансгария сообщения о покупке епископом «нескольких молодых северных людей и славян» явствует, что разница между норманнами и славянами четко осознавалась как ими самими, так и их современниками — вопреки смехотворным попыткам позднейших «исправителей истории» славянофильского и панславистского толка (вплоть до наших дней) утверждать, что, мол «норманнами=северными людьми» жители более южных земель именовали без разбора все племена и народы, жившие к северу от них, включая славян и прус(с)ов (которых почему-то любят причислять к славянам и даже объявлять порой предками русов-руссов-русских). Но это так, к слову…

Вряд ли кто-либо из людей, «слывущих могущественными и знатными», вне зависимости от того, какому богу они возносили свои молитвы — Одину, Святовиту или же Христу, избегал участия в столь выгодном виде экономической деятельности, как работорговля. За раба можно было получить не меньше денег и товаров, чем за лошадь. Мы уже упоминали, что одной из целей странствий почтенного Ибрагима ибн Якуба было, наверняка, приобретение по выгодной цене «двуногого товара». Ибо наибольшим спросом рабы из Восточной, Средней и Северной Европы — «склавы»-«сакалиба» — пользовались в то время в Кордовском, испанском, или андалусском Халифате, но также в других мусульманских государствах и в Ромейской-«Византийской»-Греческой империи — не случайно товарищ Покровский писал в своей книге, о столице этой империи «Константинополе, где был главный невольничий рынок», что «рабы были самым важным товаром», о котором «больше всего говорится в договорах первых русских князей с греческими (ромейскими — В. А.) императорами». Это отвратительное явление — торговля живыми людьми — прекратилась лишь после завершения образования европейских государств (да и то не сразу и не в полной мере, продержавшись дольше всего в Средиземноморье, где рабов использовали как гребцов на галерах), после чего была перенесена — в основном! — из Европы в другие части света. В Европе же люди, «слывущие могущественными и знатными», похоже, начали со временем ценить работящих, регулярно платящих оброк и прочие поборы (а также — церковную десятину) верноподданных. Сообразив и осознав, что было бы чересчур легкомысленно лишаться этого постоянного источника дохода путем его продажи ради краткосрочной прибыли, подрывая тем самым основы феодального землевладения. Лишь в самом крайнем случае тот или иной «слывущий могущественным и знатным человек» — к примеру, ландграф Гессен-Кассельский, герцог Нассауский, графы Вальдек-Пирмонтский и Ансбах-Байрейтский, князь Ангальт-Цербстский или герцог Брауншвейгский, потомок Генриха Льва ^[86] — мог позволить себе роскошь продать тысчонку-другую своих подданных в солдаты Нидерландам (для охраны Капской колонии от чернокожих «кафров») или британской короне для отправки этого «живого груза» (если не сказать, по старой памяти, «двуногого скота», ну, в общем — «челяди») через Атлантику, над покоящимися на ее дне остатками платоновской Атлантиды (на подавление вооруженного восстания американских колонистов)…

Вторым по важности и спросу после «челяди» товаром были меха, пушнина, привозимая чаще всего из восточнославянских земель. Характерным представляется то, что Адам Бременский в данной связи писал о балтских племенах, но, не в последнюю очередь, и о своих собственных земляках. Почтенный магистр Адам сообщает, что в Самбии (области проживания одного из прусских племен — самбов) туземцы, совершенно не ценящие ни золото, ни серебро, меняют свой товар — пушнину (которую ценят не больше навоза) — на фризское сукно. «Также обладают они (туземцы — В. А.) во множестве необыкновенными мехами, благоухание которых смертоносная отрава жажды роскоши принесла в наш мир (…) так что мы жаждем той же цены за единый мех куницы, что за вечное блаженство. Они же просят у нас шерстяные ткани, что у нас зовутся faldones [лат. плащи, накидки] за столь ценимые шкурки куницы.»