Асы немецкой авиации - Йоганн Мюллер Страница 40

Я встретился с Георгом-Петером Эдером, который был одним из летчиков, разработавших метод лобовой атаки В-17. Он был настоящим знатоком этой тактики, однако при этом он был 14 раз ранен и его сбивали 17 раз, причем 15 раз ему приходилось садиться на вынужденную, и часть ранений он получил именно во время таких посадок. Он был совершенно бесстрашным человеком, но я также полагаю, что и вполне безмозглым. Он учил меня своему методу, но все мои попытки овладеть им ни к чему не привели. Наверное, для этого требовался особый талант, которым я не обладал.

В это время мы потеряли несколько опытных экспертов, которые стали жертвами численного превосходства противника. Истребители и бомбардировщики союзников атаковали наши базы днем и ночью, а также бомбили города. Американские «мустанги», имевшие большой радиус действия, а потом и другие истребители союзников с аэродромов Бельгии и Франции доставляли нам массу неприятностей. Утомление также стало серьезным фактором, так как у нас никогда не имелось достаточного количества запасных летчиков, а новички просто не обладали достаточным опытом, чтобы выжить в этой мясорубке.

Галланда все это серьезно возмущало, он потребовал, чтобы Геринг отменил свой приказ о сокращении сроков подготовки пилотов. Он знал, что такие недоучки гибнут гораздо чаще, чем опытные летчики. Вдобавок Галланд был категорически против операции «Боденплатте», проведенной 1 января 1945 года, он предсказывал ее провал, так в результате и получилось. Он был в бешенстве, потому что Геринг с ним даже не проконсультировался. В результате всего ээого и случился пресловутый «Бунт истребителей». Галланд заботился обо всех нас. Как командующий истребительной авиацией он старался противодействовать непродуманным и гибельным решениям.

Это была одна из причин, по которой мы восхищались им. Да, он до некоторой степени был эгоистом, но опять-таки, я не хотел бы летать в паре с летчиком, который не имеет собственного «я» и чувства самоуважения. Называйте нас в некоторой степени нарциссами, но если у тебя в кабине не проявляется ни капли самоуверенности, ты погибнешь. Это то, что делает тебя агрессивным, а ведь активная агрессия – это качество, которое нужно пилоту для победы над противником.

Даже Хартман, мягкий, спокойный и вежливый, становился просто бешеным в бою. Я не говорю, что он свихивался и начинал визжать по радио. Попав в кабину истребителя, он совершенно менялся, становился сосредоточенным и серьезным, и, как показала война, смертоносно эффективным. Точно таким же был и Галланд, хотя «Дольфо» был гораздо более коммуникабельным, чем Хартман, по крайней мере с нами.

Если говорить о Галланде, следует понимать, что в те дни считалось крайне опасным открыть выражать несогласие с нацистской политикой. До меня доходили слухи, что гестапо прослушивает его телефонные разговоры и перлюстрирует почту. Они устроили слежку за Галландом, чтобы выяснить, с кем он встречается. Позднее, уже после войны, Галланд это подтвердил. Он сказал, что Рейнхард Гелен имел беседу и Герингом, в которой рейхсмаршал заявил: «Соберите твердый компромат на Галланда, потому что я не мог отдать под суд кавалера Бриллиантов без таких доказательств, в которые поверят и Гитлер, и немецкий народ».

Вы также должны помнить, что именно в это время был арестован глава Абвера адмирал Вильгельм Канарис, после чего разведку возглавил Гелен. Мы также знали, что Гордону Голлобу приказали накопать компромат на Галланда, вроде обвинения, что тот живет со своей подругой и совсем не собирается на ней жениться. Его также обвиняли в связях с черным рынком, так как в его столовой всегда были отличные продукты, которые распределялись только по карточкам, и требовалось правительственное разрешение для закупок на государственных складах. Даже генералы имели продуктовые карточки.

Я знал, как и все остальные, что после «Бунта истребителей», Геринг подписал приказы на арест Галланда и Лютцова. Он хотел отдать их под трибунал, Лютцова он вообще намеревался казнить, а Штайнхофа собирался вышибить из люфтваффе. Это было странно и показывало степень испуга, который овладел Герингом. Мне даже дали телефонограмму из Берлина от Геринга лично, в которой говорилось, что Галланд расстрелян и вместо него назначен Голлоб.

На основе той информации, которую я получал, и слухов, которые бродили во время войны и позднее подтвердились, я пришел к выводу, что прожил жизнь совершенно напрасно. Моя страна была уничтожена без всяких логичных объяснений. Когда все это закончилось, я превратился в активного пацифиста, хотя и остался на военной службе. Мне ненавистна сама мысль о войне, и когда недавно взорвалась Югославия, я мог лишь снова сделать вывод, что люди ничуть не поумнели. Мы не сделали совершенно никаких выводов из наших общих колоссальных ошибок.

Конец 1944 и начало 1945 года я провел в госпиталях после нескольких ранений. Я находился в восстановительном центре люфтваффе в Бад-Висзее, когда 1 апреля с нами встретились Штайнхоф и Галланд. Штайнхоф спросил меня: «Граф»… а не хочешь ли ты полетать на Ме-262?» Ну, о таком меня не требовалось спрашивать дважды. Я прекрасно знал о существовании «Турбо», как мы его называли, я его видел на фотографиях, но ни разу не видел в полете. Я очень обрадовался, так как хотел принять участие в этой программе.

Однажды утром я запрыгнул в кабину Ме-262 и совершил свой первый ознакомительный полет. Я описал свои впечатления в большой статье, которая была опубликована уже после войны. Завершалась статья фразой: «Это было начало новой эпохи в истории авиации».

Я был лишь огорчен тем, что мы не получили этот самолет ранее. Штайнхоф рассказывал мне о реактивном самолете несколько месяцев назад, после того, как он некоторое время командовал JG-7. Ему самолет понравился, однако он предупредил о его капризных двигателях, проблемах взлета и посадки, но также он говорил о больших преимуществах Ме-262.

Галланд использовал Штайнхофа в качестве вербовщика, и тот сумел собрать несколько лучших пилотов. Они сумели заполучить Баркгорна и попытались уговорить Хартмана, но Эрих слишком привязался к JG-52. Его решение остаться в этой эскадре дорого ему обошлось. Как вы знаете, Хартман провел более 10 лет в сибирских каторжных лагерях после того, как в мае 1945 года американцы выдали его красным. Я встретился с ним лишь в конце 1950-х годов, и он уже не был прежним человеком.

Я присоединился к «эскадрилье экспертов Галланда» JV-44 в Мюнхен-Райме, а затем мы перебазировались в Австрию в Зальцбург. Интересно отметить, что все пилоты эскадрильи, за исключением четверых или пятерых, имели Рыцарский крест и выше. Мы также были единственной в истории эскадрильей, которой командовал генерал-лейтенант. Многие ли эскадрильи могут похвастать тем, что ведомым фельдфебеля летел полковник?!

Положение у нас было довольно сложное, в Берлине лишь удивленно поднимали брови, глядя на нашу эскадрилью. Галланда все это не волновало. Почти каждый пилот нашей эскадрильи либо бежал из госпиталя, рискуя быть обвиненным в нарушении дисциплины, либо добирался иным, не менее сомнительным путем. Отличным примером был Эрих Хохаген, который дезертировал из госпиталя. Он жил рядом со мной в Бад-Висзее, залечивая тяжелую рану. Ходил он с большим трудом, но, попав в кабину истребителя, чувствовал себя вполне уверенно. Галланд хотел заполучить Вальтера Шука и Генриха Эрлера, которые имели Мечи и летали в составе JG-7. Оба пилота уже добились побед на реактивных самолетах, летая под командованием Новотны, а потом Эдера и Штайнхофа.