Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле Страница 40

В опубликованном в 1702 году «Трактате о продуктах питания» врач Луи Лемери очень часто употребляет слово «запах» ^[234]. Основные эпитеты позволяют определить тогдашнее семантическое поле понятия «запах» применительно к еде и напиткам. Их запах может быть хорошим, приятным (лимоны, анис, мускат, бедренец, трюфель), чудесным (барбадосский флёрдоранж), изысканным (флёрдоранж, слива ренклод), сильным и приятным (мята, тимьян, базилик, виноград), ароматическим (анис, кофе, фенхель, фисташки, петрушка, мята, тимьян, базилик), пикантным (мускатный орех), сильным и неприятным (прокисший горох или бобы, вареная цветная капуста), вонючим (моча после употребления в пищу спаржи), отдающим клопами (кориандр). Чеснок стоит в стороне, потому что «его запах прогоняет змей»; он помогает при опьянении; на море он предотвращает гниение грязной воды и порчу продуктов. Автор применяет также многие из этих терминов, когда пишет о вкусах, хотя в его распоряжении есть теоретическая классификация по восьми вкусам: горький, кислый, острый, соленый, терпкий, вяжущий, сладкий, маслянистый. Он говорит о приятной горечи одуванчика, о пикантности уксуса, о крайне неприятном вкусе черной смородины, напоминающем клопов, и относит лук, лук-шалот и имбирь к категории острого вкуса. В дополнении, написанном в середине XVIII века, о лучшем лекарстве от чумы — дуднике, корневище которого следует жевать, говорится, что он обладает приятным запахом и вкусом амбры, смешанной с мускусом.

Итак, в нашем распоряжении довольно точная ольфактивная палитра. К сожалению, составители сборников медицинских и косметических советов не всегда ею пользовались — как и аптекари, которые хранили необходимые продукты среди многих других. Говоря о ядовитых веществах, Амбруаз Паре ограничивается руганью в адрес «коварных отравителей и парфюмеров», которые обманывают даже экспертов: скрывают горечь этих ядов и смешивают их со сладкими веществами, чтобы уничтожить дурной запах ^[235]. Перечислено десять известных в те времена ядов: мышьяк, сулема, окись свинца, реальгар ^[236], негашеная известь, аурипигмент (желтый мышьяк), чемерица белая, цикута, змеиный и жабий яд. Конкретно об их запахах Паре не пишет. Некоторые из этих ядов тем не менее входят в состав косметических средств. «Молоко Мадонны», средство для отбеливания кожи, содержит окись свинца, и нетрудно представить себе наносимый им вред.

Царствование Людовика XIV — золотой век секретов красоты, в частности применявшихся женщинами из высшего общества, которые боялись старения и увядания своих прелестей. Анализ четырех сборников подобных секретов, вышедших в 1669–1698 годах, показывает, что более всего дам беспокоило лицо: 58 % из 189 рецептов посвящены ему. Далее идут волосы (14 %), руки (10 %), зубы (6 %), грудь (3 %), губы (2 %) ^[237]. В самом полном из всех трактатов на эту тему, написанном королевским врачом Никола де Бленьи, пятьдесят два рецепта из ста восьми посвящены лицу, восемнадцать — волосам, четырнадцать — рукам и по шесть — зубам и груди.

В 1615 году Луи Гюйон отдает приоритет идеальной коже, «которая дает больше прелести, нежели любая другая красота». Вот что он пишет: «Идеальный цвет лица зависит от трех моментов, а именно: лицо должно быть белым, румяным, как роза. Во-вторых, кожа должна быть ровной и гладкой на всех частях тела. В-третьих, кожа на лице должна быть чистой, тонкой и прозрачной. Кожа, лишенная этих признаков или обладающая ими в неполной мере, некрасива». Три самых важных признака уродства, с его точки зрения, следующие: «лицо с изъяном», или загорелое; неровности, трещины, морщины, прыщи, веснушки, бородавки, оспины; наконец, толщина кожи, ее грязь, особенно если она жирная, потная или чем-то зараженная ^[238]. Сам того не подозревая, автор создал женскую модель соблазнения, важнейшую, по мнению сегодняшних биологов, для объяснения механизма выбора партнера. Мужское внимание неосознанно приковывается к лицу, потому что его совершенство или же несовершенство отражает состояние иммунной системы представительницы противоположного пола. Любой недостаток подает негативный сигнал о возможном риске в плане продолжения рода. Весьма вероятно, что женщины тоже очень внимательны к подобным месседжам, дополняющим оценку физической мощи потенциального спутника жизни. Но именно женщину внимательно рассматривают, буквально на просвет, боясь быть одураченными разными хитростями, которые скрывают физические недостатки или реальный возраст.

Мода очень жестока. Она запрещает дамам стареть. Она предлагает архетип молоденькой девушки, блещущей красотой, от которой теряют голову поэты Плеяды. Когда женщина перешагивает тридцатилетний и даже двадцатилетний рубеж, в такой конкурентной среде, как королевский двор, единственным спасением для нее оказываются хитрости и уловки. Становится яснее ненависть к пожилой женщине, которую коллективное воображение того времени считает ведьмой, заслуживающей сожжения на костре. Лишь едва распустившиеся розы обладают опьяняющим запахом. Стареющая женщина пытается затормозить бег времени, часто с риском для здоровья, потому что рецепты, к которым несчастные в отчаянии прибегают, старят их быстрее и подвергают большой опасности, однако никакой альтернативы шарлатанам, заявляющим, что им известен секрет вечной молодости, нет. Этот секрет искали не только в Калифорнии в последней трети XX века. То же самое наблюдалось и в Европе в XVI и XVII веках. Отличие заключается в том, что телу тогда не уделялось никакого внимания, и не только потому, что правила приличий, поддерживаемые недремлющими моралистами, не позволяли обнажаться на публике (тех, кто купался в реках голышом, во времена Людовика XIV преследовали), но и потому, что для выживания необходимо было соблюдать дистанцию с посторонними и избегать телесных контактов (за исключением эротических). Это отсутствие контактов было одним из механизмов борьбы с эпидемиями. Поэтому внимание концентрировалось на лице, во вторую очередь — на руках. Странным образом лицо — самый главный носитель персональной идентичности — в высших слоях общества превращается в театральную маску, неутомимо рисуемую вновь и вновь. В результате подобной борьбы со старением получаются раскрашенные призраки, которых трудно различить, а украшающие их знаки молодости способны ввести в заблуждение лишь на расстоянии. Примером этого феномена может послужить картина Франсиско Гойи «Старухи» (1808–1812) ^[239].