Евпраксия - Александр Антонов Страница 4

И всё-таки маркграф Удои мог бы гордиться сыном, хотя бы потому что Генрих рос умным и очень способным к паукам отроком. Он без особых усилий со стороны взрослых в шесть лет научился читать и писать. В семилетнем возрасте увлёкся латынью и через два года читал книги по истории Древнего Рима. Он охотно читал священные писания о житии святых, сам писал хронику текущей жизни. Со временем это дарование сына тоже стало пугать отца. Он не мог допустить, чтобы его наследник избрал себе путь священнослужителя. И лишь только Генриху исполнилось двенадцать лет, как отец отлучил его от всяких книжных занятий и взялся воспитывать в рыцарском духе. Вместо стила он вложил в руки отрока меч и сам обучал владеть этим рыцарским оружием. Но было похоже, что все потуги отца окажутся напрасными. Любой крестьянский мальчишка мог справиться с юным графом с помощью палки, которой гонял по лугам гусей. Маркграф приходил в отчаяние, а порою в ярость, которой был подвержен. Он кричал на сына, и глаза его метали молнии. Но, видя, что отрок лишь смиренно смотрит на него и начинает дрожать от страха, Удон убегал со двора в замок и там набрасывался с упрёками на мать Генриха графиню Гедвигу.

— Подумать только, такая сильная женщина, а родила какого-то журавлёнка! Я его видеть не могу, он меня бесит! Род Штаденов с ним прекратится!

Графиня Гедвига не всегда терпела напрасные упрёки и выпускала коготки.

— Зачем ты меня выбрал? Мы с тобой родня в четвёртом колене. Вот и пожинай увядание рода.

— Что ты говоришь напраслину? А Людигер Удо, этот будущий победитель турниров, разве не наш сын?

Маркграф безнадёжно махал рукой, уходил в трапезную, там выпивал кубок рейнского и взбодрённый возвращался на плац, где в это время с Генрихом занимался старый оцта и бывалый воин Карл. Маркграф спрашивал его:

— Скажи мне, верный Карл, преуспеет ли когда-нибудь наш журавлёнок в военной справе?

— Ваша светлость, ваш сын во всём преуспеет, когда придёт час, — довольно уверенно отвечал Карл.

— Я поверю тебе, когда увижу хоть что-нибудь из рыцарских задатков Длинного. Учи его, учи, старый лентяй! — И Удон садился на большое, грубой работы кресло под деревом, нацеливал свирепые глаза на сына и нетерпеливо ждал, когда тот поднимет меч.

Но Генрих, который стоял в девяти шагах от отца, вместо того, чтобы заняться с Карлом фехтованием, взялся ковырять мечом землю между камнями. Увидев такое кощунство над святым оружием графа Экберта, доставшимся Удону в наследство, он потерял над собой власть.

— Защищайся, негодный мальчишка! — И, обнажив меч, грозно двинулся на сына.

Однако Генриха грудью защитил отважный Карл.

— Ваша светлость, помилуйте! Дайте нам срок, и мы будем биться на равных с любым рыцарем!

Маркграф заскрипел зубами и убрал меч в ножны. Он слишком дорожил своей честью, чтобы размахивать в гневе мечом перед отроком. Покидая плац с низко опущенной головой от тяжёлого разочарования в старшем сыне, ом вспомнил о младшем Людигере Удо, и на сердце стало ещё тяжелей. Людигер подрастал при матери Удона графине Иде. Отдали его на воспитание бабушке не случайно, а по её жёсткому требованию. Лет пять назад старая женщина сказала:

— Вы, Штадены, получите в наследство моё состояние, замок и земли только в том случае, ежели внук мой Удо вырастет при мне.

Маркграф Удон было взбунтовался. Но мать усмирила его:

— Ты забыл, что у меня есть ещё внучка? Всё ей оставлю, ежели не будет по-моему. А теперь уходи, неблагодарный, с моих глаз.

Удон хорошо знал свою мать. В гневе ома была неукротима, и сам он унаследовал её норов до предела. И маркграф смирился с требованием матери, отправил любимого сына Людигера в замок Экберт.

Наступил 1080 год. Маркграф Штаденский с отчаянием признался в поражении: ему не удалось воспитать из тщедушного Генриха отважного рыцаря. И Удон решился на другую крайность. Он счёл, что для сына нужно найти сильной крови невесту. «О, если я найду ему хорошую самку, потомство будет достойным имени графов Штаденеких», — часто повторял Удон. Однако и этой цели Удону не удалось достичь. Сколько он не перебирал имён известных ему князей, графов, ни у кого из них не было дочери, достойной стать женою его стана, ни одна не давала надежды на сильное потомство. А ежели у кого и подрастала крепкая девочка, то по канонам веры брак с нею мог быть осуждён, как греховный, ведущий к кровосмешению.

Как бы потекла далее судьба будущего маркграфа Генриха, никто не мог предсказать, если бы не счастливый случай, как показалось Удону. На Рождество Христово приехала в замок Штаден вдова великого князя всея Руси Святослава Ярославича княгиня Ода. После смерти мужа она через год вернулась из Киева в Гамбург и там в родовом замке жила с сыном Вартеславом в уединении. Маркграфу Удону Ода приходилась дальней родственницей. Встречались княгиня и маркграф редко, как вспоминал Удон, всего несколько раз до замужества и однажды, когда она овдовела и вернулась на родину. Удон не испытывал к Оде нежных родственных чувств. А последнее время даже завидовал, когда узнал, что, покидая Киев, Ода увезла оттуда много драгоценностей и золота. Всё это, говорили, составляло несметное богатство. Добавляли к сказанному, будто бы княгиня Ода столько же закопала в каком-то селении под Киевом, то ли в Берестове, то ли в Василькове. Однако зависть Удона погасла, когда на Рождество Христово Ода преподнесла ему, как он скажет потом, бесценный подарок.

Княгиня Ода, дочь графа Липпольда Штаденского и графини Эльсторн, племянница императора Генриха III по отцу и папы римского Льва IX по матери, была неутомимая, смелая и умная женщина. Ей было около пятидесяти лет, а она жила по законам двадцатилетней девицы. Появившись в Штадене и увидев своего племянника Генриха, она по-русски запричитала:

— Господи, какой же ты болезненный да хилый! Что с тобой делать, как силушкой налить, как выпрямить? — Ода помяла косточки Генриха в своих крепких объятиях. — Нет, нет, таким тебе быть не должно. — И спросила маркграфа: — Братец любезный, искал ли ты своему чаду невесту в восточных землях?

— В каких землях? В Польше, в Богемии? Нет, не искал, — ответил Удон.

— Господи, какие Польша, Богемия! — рассердилась Ода. — На великой Руси — вот где есть невесты для Генриха!

— И кто они, дворовые девки? — в сердцах спросил Удон, потому как бесцеремонность Оды ему не понравилась.

— Однако и дворовые девицы там хороши. Да я твоему наследнику княжну посоветую засватать.

— Княжну? Ну говори, — миролюбиво ответил Удон.

— Истинно княжну. И дочь великого князя к тому же.

— Она не уродина, не перезрелая дева?

— Окстись, братец! — чисто по-русски ответила Ода.

— Ну так поведай! Да садитесь все к столу. И ты, сын, садись, — распорядился Удон. Как все уселись, сказал: — Слушаем тебя, княгиня Ода.

— Она ещё отроковица, предпоследнее дитя князя Всеволода и княгини Анны, внучка великого князя Ярослава Мудрого.