Степан Разин - Андрей Сахаров Страница 4

Начало событий, происшедших в Москве в первые июньские дни 1671 года, восходило к далекому прошлому.

В начале 30-х годов XVII века в казачьей донской станице Зимовейской в семье зажиточного казака Тимофея Рази родился второй сын. Новорожденного нарекли Степаном. Крестил его бывалый казак и друг Тимофея Корнило Яковлев.

Доволен был казак Разя. Вырастет сын — будет еще один добрый воин, добытчик. Крепче, богаче станет дом Разиных. А дом этот и так был всем изобилен. В сундуках хранились дорогие восточные ткани с узорочьем, захваченные Разей во время лихих набегов на турецкие и кызылбашские пределы, кубки венгерской чеканки, выменянные у заезжих валашских гостей; по стенам в горнице развешано дорогое оружие — сабли, изукрашенные серебряной и золотой насечкой, ятаганы, пищали заморской работы; лавки укрыты червчатыми ^[7] коврами; в кувшине, зарытом в городе, лежали московские рубли, голландские ефимки, немецкие рейхсталеры. Из каждого удачного похода Тимофей Разя привозил много всякого добра, которое доставалось ему на дуване. Кроме того, промышлял и торговлишкой Тимофей. В Воронеже торговал брат его родной — Иван Черток, а уж через брата налаживал торг и Разя. После каждого дувана снаряжал он подводу и отправлялся с турецким и крымским добром в Воронеж либо отъезжал в главный город всей реки Дона — Роздоры и там торговал с заезжими гостями. Но не только в походах да торговле проходила жизнь домовитого казака. Станицу окружали добрые рыболовные угодья, заливные луга. Когда начинался лов рыбы или косьба, Разины нанимали к себе на работу пришлых людей из южнорусских городков — посадских или беглых крестьян. Шли на работу по найму к домовитым казакам и голые люди из верховных городков — беглые холопы и крестьяне — помещичьи, боярские, монастырские.

Просторно и вольно было в те годы на Дону. Прочно держало казачество в своих руках все низовье Дона. Забылись распри с Москвой, бывшие при царе и великом князе Борисе Федоровиче Годунове.

Сильную опалу наложил тогда царь Борис на казачество. Поперек дороги встали ему казацкие вольности. Сколько раз просила казаков Москва и при царе Иване Васильевиче, и при сыне его Федоре Иоанновиче не чинить ссоры между Российским государством и турецким султаном — казаки не унимались.

Шумно, с удалью обживали они реку Дон. Сюда бежали люди самые отчаянные. С тех пор как судебник 1497 года ввел, а судебник Ивана IV Васильевича в 1550 году повторил, что «христианом отказыватися из волости в волость, из села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дня осеннего и неделя после Юрьева дня осеннего», потянулись на юг, на вольные донские земли крестьяне, кто за кем был — кто за боярами, кто за детьми боярскими и помещиками, кто за монастырем. Сюда же шли и холопы — подальше от своих кабал, и всякий тяглый подневольный люд. В Ливонскую войну бежали от тяжелейших поборов посадские, уходили по осеннему бездорожью опухшие от голода, продрогшие на всю жизнь стрельцы из полков под Юрьевом, Иван-городом, Ругодивом. ^[8] А вдогонку за беглецами отправлялись сыскные отряды, владельцы вотчин и поместий. Особенно с большим тщанием добивались крестьянской крепости помещики — верная опора государева. Где умом не понимали, там чутьем чуяли, что наступают для Руси новые времена и главное — не пронести мимо рта свой кус. В прошлое отходило сонное вотчинное бытье. Крестьяне с топором, сохой-косулей, косой осваивали новые земли; весь Замосковный край покрылся деревнями и починками, наливались соками старые села, в глухих лесных чащах ставились пустыни и монастырьки, быстро прибирали к своим рукам волостные крестьянские миры. Прорубались дороги в некогда непроезжих местах, быстро росли новые городки, наполненные неистовым и бойким гулом ремесленной работы, расцветали промыслы. А над всей этой занятной и полезной суетой возвышались великими торговыми и ремесленными столпами Москва, Тверь, Владимир, Ярославль, Новгород низовые земли, ^[9] Вологда и другие исконные русские города, обложенные со всех сторон тучными посадами, богатыми селами. Тянулись к ним отовсюду торговые караваны: и речные — насады, паузки, лодки, и по сухопутью — подводы, и зимним санным путем. Зачастили на русские рынки и иноземные гости. Раньше видели здесь персов, армян, хорезмских и бухарских купцов. Сейчас через Холмогоры, а потом через Архангельск стали приходить во все большие русские города английские и голландские гости, устраивать торговые дворы на пути к Москве.

Чего только не было на русских рынках! Подмосковный хлеб, соль с астраханских учугов, красная рыба с Варзуги, что раскинулась по берегу Белого моря, вина заморские — романея и ренское, бухарские шелка и всякое добро здешнее, русское, питья и ествы — видимо-невидимо. Все, что давала земля русская от щедрот своих, выносилось на продажу.

Теперь пошли новые порядки — у кого земель да крестьян побольше, у того и товару больше и денег. А у кого и было хоть несколько душ крестьянских, норовил выжать из них все, что мог. Помещиков подгонял и срок: владели землей, пока несли государеву службу, а минула служба, и земля переходила в другие служилые руки. И всякий стремился правдой-неправдой урвать себе лишний клочок земли, да не порозжей, а населенной — с селами, деревнями, починками.

Быстро сокращалось число черных государевых волостей. Со всех сторон обступали их боярские, помещичьи, монастырские земли. Властной рукой раздавали великие князья московские и цари всея Руси земельные угодья своим слугам и в первую голову помещикам. По их челобитьям ввели и Юрьев день осенний, чтоб не бежали крестьяне невесть куда с помещиковых земель, а были бы крепки своим владельцам весь год. А хочешь уйти, плати пожилое, убери господский хлеб, выплати долги хозяину. Но при новых порядках и этих рогаток было мало. Осенью дружно снимались крестьяне с помещичьих земель, шли из откупа на богатые боярские и монастырские земли. Вносили вотчинники и монастырские старцы за помещичьих крестьян пожилое, переманивали их к себе, опутывали долгами и кабалами.

Наступали 80-е годы XVI века. Натуженно и тревожно жила Русь в последние годы царствования Грозного царя. Лихолетье Ливонской войны, как медленная и застарелая болезнь, разъедало крестьянские хозяйства. Над запустевшими русскими уездами еще стояла страшная тень опричнины. Розно брели уездные и волостные люди, подальше от сурового окрика государева, от податей, от нищеты; бросали своих помещиков — псов гладных, несытых, — уходили от них и в Юрьев день, и в иное время, бежали куда глаза глядят, а чаще на украйны государевы — на Дон, на Запороги. Все чаще били челом дворяне царю, просили унять людишек, сделать их крепкими владельцу и земле. Писали: без этого не стоять помещиковым хозяйствам.

В начале 80-х годов в ответ на дворянские челобитные, слезные просьбы верных слуг указал государь быть впредь заповедным летам, во время которых не могли крестьяне уходить от владельцев и в Юрьев день. Ползли по Московскому царству смутные слухи, говорили люди, что указ о заповедных летах издан по наущению ближнего государева боярина Бориса Федоровича Годунова. А потом что ни год пошли новые невзгоды для крестьян и холопов. Крепко забирал власть в руки честолюбивый боярин Борис Федорович — новый царь Федор смотрел полностью из его рук. Строил боярин сильное и крепкое дворянское государство. К 1592 — 1593 годам была закончена перепись людишек, а в 1597 году вышел указ о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян и велено было «по суду и по сыску тех крестьян беглых з женами и з детьми и со всеми их животы возити их назад, где хто жил».