Фонвизин - Михаил Люстров Страница 4

По признанию автора, «преподать» своей пассии «физические эксперименты» ему так и не удалось: двери в ее доме были сделаны отечественными мастерами и сделаны так плохо, что не только «не затворялись», но и «не притворялись». Юная пара не имела возможности уединиться, девушка, которая была «толста, толста, проста, проста» и вызвала интерес беспечного кавалера лишь своей принадлежностью к противоположному полу, начала ему надоедать, Фонвизин заскучал и охотно общался с ее матушкой, «которую целая Москва признала и огласила набитою дурою». Эти встречи не прошли для Фонвизина даром — матушка неизвестной москвички стала прототипом Бригадирши, «премудрой» Акулины Тимофеевны. Следовательно, работа над переводом басен Хольберга явилась причиной не только «погибели» Фонвизина, но и создания принесшей ему невиданную славу комедии «Бригадир», если угодно, первопричиной.

Исследователи, сопоставлявшие сочинения Хольберга и Фонвизина, отмечали, что русский автор существенно скромнее своего датского предшественника. В своих комедиях он избегает рискованных намеков, в переводе басен исключает все низкое, способное оскорбить вкус и нравственность: никаких упоминаний половой жизни, никаких запоров, нечистот, неприличных звуков, кастраций и ночных горшков. Начинающий русский автор старается переводить немецкую книгу как можно точнее, но при этом сохраняет присущую воспитанному молодому человеку целомудренность и, если угодно, чистоплотность. Кажется, мнение взрослого Фонвизина о его юношеской растленности является в высшей степени несправедливым, и знакомство с ужасными книгами нанесло вступающему в жизнь ребенку ущерб куда меньший, чем автор «Чистосердечного признания» полагает. Другое дело — его язвительность и «склонность к сатире», удовлетворить которую сатирические басни Хольберга могли в полной мере.

В России XVIII века басня (иначе — притча) — один из любимейших жанров русских поэтов: А. Д. Кантемира, В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова, В. И. Майкова, А. А. Ржевского, И. И. Хемницера, И. И. Дмитриева и многих других отечественных стихотворцев. И в Европе, и в России басня была не только любима, но и почитаема. По мнению знаменитого немецкого теоретика Просвещения, к слову сказать, поклонника и переводчика Хольберга, Иоганна Кристофа Готшеда, «…басня есть то же самое, что является источником и душой поэтического искусства… Только тот, кто умеет придумывать хорошие басни, имеет право на звание поэта». Александр Петрович Сумароков же, поэтическим творчеством которого восхищались, а к мнению прислушивались, в своей знаменитой «Эпистоле о стихотворстве» (СПб., 1747) настаивал, что «…склад басен должен быть шутлив, но благороден, / И низкий в оном дух к простым словам пригоден» и что лучшим европейским поэтом-баснописцем является знаменитый Лафонтен.

Хольберг и Фонвизин на звание поэтов претендовали не меньше Лафонтена, однако и датский, и немецкий, и русский варианты «Нравоучительных басен» скандинавского классика написаны прозой. Надо сказать, что в XVIII веке русские авторы далеко не всегда считали своим долгом следовать за оригиналом и находили дозволенным переводить прозаические сочинения стихами: уже взрослый, стяжавший славу умелого поэта Фонвизин написал стихотворную басню «Лисица-казнодей» (казнодей — значит оратор), источником которой, по всей видимости, является одноименное прозаическое произведение немецкого поэта X. Ф. Шубарта, а старший приятель Фонвизина, знаменитый автор «смешных геройческих поэм» «Игрок ломбера» и «Елисей, или Раздраженный Вакх» Василий Иванович Майков басни того же Хольберга переводил стихами. Вероятно, предлагая читателю прозаический, а не стихотворный перевод хольберговских басен, Фонвизин не просто шел за немецким источником, но и руководствовался своими соображениями, мог выбирать и выбрал прозу.

Отказываясь ориентироваться на Лафонтена, Хольберг и его переводчики следовали за родоначальником прозаической басни — Эзопом. В России же творчество легендарного фригийца знали превосходно: первый русский перевод его басен появился в самом начале XVII века, «Притчи Эсоповы на латинском и русском языке» были изданы и переизданы в петровское время, а в 1747 году вышли переведенные с французского секретарем канцелярии Академии наук Сергеем Волчковым «Езоповы басни с нравоучением и примечанием Рожера Летранжа» (английского писателя, журналиста и убежденного роялиста сэра Роджера Лестрейнджа, 1616–1704). Вот одна из многочисленных Эзоповых басен, «Волк с козленком», какой ее узнал русский читатель в версии «Летранжа» и какой ее мог увидеть юный Фонвизин:

«Хищной волк в некоторое время увидел, что козленок от стада отстал, и для того за ним погнался. Как козленок увидел, что ему от волка не уйти, то сам к нему подошедши, сказал: „Я уже, господин волк, сам вижу, что мне от вас съедену быть; только я еще вздумал перед смертью своею поскакать и повеселиться. Ты великой мастер на сиповке играть. Пожалуй, мне поиграй, а я перед последним концом попляшу“. Волк было стал на сиповке играть, а козленок перед ним конта-танц выпрыгивать начал. Но вблизи бывшие собаки, сиповошной голос услыша и тотчас подбежавши, волка растянули, а козленок чрез то освободился. Бедной изодранной волк, лежачи при смерти, сказал: „Таково-то худое не за свое дело и ремесло приниматься. Мне было лучше мясником, а не сиповщиком быть“».

Сразу за текстом басни следуют короткое «учение» («Ежели хитрова обманщика похвалить, то и самой простак обмануть ево может») и пространное, содержащее рассуждения о чудесном вмешательстве «правосудного Бога», «примечание» английского моралиста.

А вот содержащая диалог тех же персонажей басня Хольберга «Козленок отвечает волку», как ее перевел Фонвизин:

«Волк увидел на горе козленка, хотел иметь его своею добычею. Но как не мог он взойти на гору сам, то старался приманить его к себе лестными словами.

— Не бойся ничего, — говорил он козленку, — мне, конечно, совестно поступить с тобою худо и огорчить тем твоих родителей.

— Я б охотно тебе в том поверил, — отвечает ему козленок, — однако мне должно еще спросить У родителей моих, имеет ли волк совесть?

Волк, услышав то, не хотел дожидаться, что скажут козленку на его вопрос, и пошел со стыдом прочь.

Баснь учит детей не начинать ничего без родительского совету».

Несомненно, к публикации русского перевода «Нравоучительных басен» Хольберга отечественная читающая публика была изрядно подготовлена и в труде молодого Фонвизина увидела сочинение изящное и написанное языком весьма чистым. Возможно, по этим причинам дебют юного переводчика прошел удачно: второе, дополненное сорока двумя новыми баснями, издание этой книги вышло в 1765-м, третье — в 1787 году.

Совсем иначе сложилась судьба другого перевода, выполненного Фонвизиным в том же 1761 году — «Метаморфоз» Овидия. Эта работа Фонвизина-переводчика до нас не дошла, однако исследователи находят ее следы в творчестве русских поэтов XVIII века того же Василия Майкова. Немногим больше известно о переводе Фонвизиным «Илиады» Гомера. В бумагах писателя сохранился черновой список фрагмента 6-й песни, содержащий прозаическое описание «страшной битвы» и заканчивающийся призывом Агамемнона, разгневанного милосердием Менелая, истреблять троянцев без всякой жалости. Редактор «Сочинений, писем и избранных переводов Д. И. Фонвизина» (1866) П. А. Ефремов и замечательный советский исследователь Г. А. Гуковский высказывали предположение, что этот перевод относится к последним годам жизни писателя, однако точными сведениями о том, когда, где, при каких обстоятельствах и с какого языка выполнялся этот перевод, мы не располагаем.