Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика - Вильгельм Йонен Страница 4

За первые две недели пребывания в боевой эскадрилье я подружился с товарищами по оружию и изучил тактику боевых действий эскадрильи ночных истребителей. Сумерки мы всегда встречали в полной боевой готовности. Весь летный и технический персонал мог собраться в течение пяти минут. После ужина офицеры собирались вместе со своими) экипажами на командном пункте. Короткая перекличка, затем метеосводки, которые многочисленные метеостанции Германии и оккупированных стран присылали по телетайпу. Метеосводки дополнялись рапортами пилотов-разведчиков, летавших до самого английского побережья.

Затем офицер разведки эскадрильи сообщал секретные частоты для радиосвязи и опознавательные сигналы для ночных истребителей и аэродромов. Эти сигналы изменялись каждую ночь, чтобы их не мог использовать противник. Экипажи ночных истребителей ориентировались по маякам, установленным на каждом аэродроме, что было особенно важно в случае выхода из строя радиопередатчика. Сигнальные осветительные ракеты, используемые ночными истребителями, предназначались главным образом для зенитных батарей. Когда в наш самолет начинали стрелять наши зенитки, что случалось над большим городом или защищенной ПВО зоной, радист должен был стрелять одной из сигнальных ракет: зеленых, белых, красных, синих или желтых. Британцы это заметили и припасли целые ящики тщательно рассортированных ракет. Как только первый вражеский экипаж видел опознавательный сигнал, он немедленно докладывал самолету наведения отряда бомбардировщиков — «церемониймейстеру», а тот сразу передавал информацию всем британским экипажам на заранее установленной частоте. Иногда приходилось менять коды несколько раз за ночь. Британский «церемониймейстер» был сердцем авиаотряда. Он не нес авиабомбы, только специальное радарное оборудование, навигационные приборы, осветительные ракеты (так называемые «рождественские елки») и осветительные бомбы. Если наш ночной истребитель сбивал самолет наведения, его место во главе строя занимал резервный «церемониймейстер».

Командир эскадрильи проводил инструктаж, опираясь на метеосводки и разведдонесения, а затем распускал экипажи. Пилоты, офицеры и фельдфебели, обычно обменивались опытом в затемненных комнатах ожидания. На потолок с помощью яркого фонаря проецировались модели вражеских самолетов, чтобы познакомить экипажи с их типами. Мгновенное узнавание противника являлось решительным фактором для первой атаки, поскольку каждый тип самолета имеет свои сильные и слабые стороны, а важнее всего была разница в защитном вооружении. Наибольшую опасность представлял стрелок с четырьмя тяжелыми пулеметами, сидевший за хвостовым оперением в отсеке из «перспек-са» — высокопрочного органического стекла концерна «ИКИ». Этих «хвостовых Чарли» отбирали обычно из самых смелых, ибо здесь требовалась огромная выдержка. Человек сидел по шесть-восемь часов в полном одиночестве в узкой небронированной клетке. Ему нельзя было ни на секунду расслабиться, поскольку в любой момент из темноты мог выскочить немецкий ночной истребитель, чтобы уничтожить его первой же очередью. Смерть хвостового стрелка обычно оказывалась роковой для самолета.

Британцы не каждую ночь совершали авианалеты на немецкие города. Их экипажи нуждались в отдыхе, поэтому иногда целые ночи проходили в наблюдениях и бесконечном ожидании. Наши летчики читали, играли в шахматы, карты или настольный теннис. С полуночи до рассвета многие отдыхали в полном летном снаряжении на койках в комнате отдыха, но это было далеко от реального отдыха в собственных постелях. Как только солнце приближалось к зениту, начиналась ежедневная рутина. После завтрака — тренировки на: познавание целей, стрельбы, полеты в строю — учебные бои. Ближе к вечеру вся эскадрилья от командира до последнего новобранца занималась спортом, компенсируя время, проеденное в сидячем положении в самолете или на земле. Дни проносились незаметно, а когда огненный солнечный шар скатывался в море, наступал час ночных истребителей.

11 июля 1941 года — день, когда я отправился в свой первый боевой полет, ничем не отличался от остальных. К тому времени я полностью доверял своему самолету. Я мог выполнять все необходимые движения с уверенностью лунатика. Я инстинктивно чувствовал малейшее движение самолета в воздухе. Наш эксперт предсказал плохую погоду. Небо затянулось черными облаками, и с моря подул сильный ветер. Авианалеты не предвиделись, командир эскадрильи проинструктировал экипажи новичков первой волны. Покой царил в комнатах ожидания, и летчики уже улеглись на свои койки. Мой радист и я еще играли в шахматы. Время от времени мы выходили на свежий воздух и, задрав головы, изучали небо. Ни одной звезды не было видно, только яркие вспышки молний на западе. Ветер усилился, и слышался шум морских волн, хотя это была игра воображения: мы находились слишком далеко от побережья. Похоже, что через несколько часов налетит жуткая гроза.

— Будем надеяться, что не придется совершать первый боевой вылет в такую дьявольскую погоду, — сказал мой радист, налегая на дверь, чтобы справиться с ветром.

Мы растянулись на койках, размышляя, какова может быть скорость ветра на высоте от 12 000 до 15 000 футов. Скоро нам предстояло узнать это.

— Внимание! Внимание! Немедленная готовность для экипажей Йонена и Шаллека. Над Северным морем обнаружены одиночные бомбардировщики.

Я вскочил с койки и опрометью бросился через летное поле к своему самолету.

— Не спеши, Йонен, — крикнул командир эскадрильи, — а то забудешь радиста или спасательный жилет! Действуй быстро, но не теряй головы.

Я был очень возбужден и с трудом заставил себя успокоиться. В западной части неба все еще сверкали молнии, из темноты выступали очертания истребителей. Сновали черные фигурки: техники снимали струбцинки с рулей управления, укладывали в кабины парашюты. Ризоп забрался на свое место и надел наушники.

— Курс на сектор Вестерланд. Самолет противника примерно в 120 милях от берега, — заговорил передатчик.

Мы отправляемся на увеселительную прогулку, подумал я, выруливая на взлетную полосу. Самолет увеличил скорость, приближаясь к последнему красному огню на краю летного поля. Я мягко потянул на себя ручку управления, и меня поглотила тьма. Исчезло все, что связывало меня с землей; я, совершенно уверенный в старине «Ме-110» и радисте, взял курс на сектор Вестерланд. Лишь на долю секунды посмел я оторвать глаза от приборов и выглянуть из кабины. Клочья облаков обтекали крылья самолета; насколько хватало взгляда, всюду клубились облака. Вариометр показывал, что самолет упорно набирает высоту со скоростью девять метров в секунду, стрелка спидометра мирно колебалась между 200 и 215 милями в час. Фосфоресцирующие шкалы приборов слепили меня, и я уменьшил свет лампочек до минимума. Сильные порывы ветра швыряли самолет, затрудняя полет. Дождь хлестал по бронированной обшивке и стекал по фонарю кабины тяжелыми каплями. Время от времени, когда вспышка молнии прорезала тьму, я различал гигантскую облачную гряду, доходившую до высоты 12 000 футов. Позывные наземного поста наведения Вестерланда были едва слышны: