Женщины, которые любили Есенина - Борис Грибанов Страница 4

В 1912 году, когда ему было семнадцать лет, Аня Сардановская познакомила Есенина со своей подругой Марией Бальзамовой. Об этом знакомстве Сергей писал своему задушевному другу Грише Панфилову: «Встреча эта на меня так подействовала, потому что после трех дней общения она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть ее другом. Я согласился. Эта девушка тургеневская Лиза («Дворянское гнездо») по своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной».

Насчет «прощанья навсегда» Есенин явно поторопился. Между ним и Марией Бальзамовой завязалась довольно оживленная переписка. Сохранились письма семнадцатилетнего Сергея Есенина, из которых вырисовывается облик чувствительного юноши, в чем-то закомплексованного, открытого для любви и нежной дружбы.

Из письма от 23 июля 1912 года:

«Маня! После твоего отъезда я прочитал твое письмо. Ты просишь у меня прощения, сама не знаешь, за что. Что это с тобой?

Ну вот, ты и уехала… Тяжелая грусть облегла мою душу, и мне кажется, ты все мое сокровище души увезла с собой…

Я недолго стоял на дороге; как только вы своротили, я ушел… И мной какое-то тоскливое, тоскливое овладело чувство. Что было мне делать, — я не мог придумать. Почему-то мешала одна дума о тебе всему рою других. Жаль мне тебя всею душой, и мне кажется, что ты мне не только друг, но и выше даже. Мне хочется, чтобы у нас были одни чувства, стремления и всякие высшие качества. Но больше всего одна душа — к благородным стремлениям.

…Я не знаю, что делать с собой. Подавить все чувства? Убить тоску в распутном веселии? Что-либо сделать с собой неприятное? Или — жить, или — не жить? И я в отчаянии ломаю руки, — что делать? Как жить? Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк?»

Из письма конца 1912 года из Москвы:

«Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два.

…Зачем тебе было, Маня, любить меня, вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, — как и ты меня… Прощай, дорогая Маня; нам, верно, больше не увидеться. Роковая судьба так всегда шутит надо мною. Тяжело, Маня, мне! А вот почему?»

В одном из писем Марии Бальзамовой конца 1912 года впервые возникает мотив самоубийства — тема, которая черной нитью прошьет всю жизнь Есенина вплоть до его трагического конца.

" Я выпил, хотя и не очень много, эссенции. У меня схватило дух и почему-то пошла пена; я был в сознании, но передо мною немного все застилалось какою-то мутною дымкой. Потом — я сам не знаю, почему, — вдруг начал пить молоко и все прошло, хотя не без боли. Во рту у меня обожгло сильно, кожа отстала, но потом опять все прошло».

И в этом же письме он признается, что ему прохода не дают бойкие девицы. Надо думать, это не бравада, Есенин уехал в Москву не затем, чтобы коллекционировать разбитые сердца.

«Живу я в конторе Книготоргового т-ва «Культура», но живется плохо. Я не могу примириться с конторой и с ее пустыми людьми. Очень много барышень, и очень наивных. В первое время они совершенно меня замучили. Одна из них, — черт ее бы взял, — приставала, сволочь, поцеловать ее и только отвязалась тогда, когда я назвал ее дурой и послал к дьяволу».

И как продолжение темы появляется длинный и красноречивый пассаж:

«Жизнь — это глупая шутка. Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущенный хаос разврата. Все люди живут ради чувственных наслаждений… Лучи солнышка влюбились в зеленую ткань земли и во все ее существо, — и бесстыдно, незаметно прелюбодействуют с ней. Люди нашли идеалом красоту — и нагло стоят перед оголенной женщиной, и щупают ее жирное тело, и разражаются похотью. И это-то, — игра чувств, чувств постыдных, мерзких, гадких, — названо у них любовью. Так вот она, любовь! Вот чего ждут люди с замиранием сердца! «Наслаждения, наслаждения!» — кричит их бесстыдный, зараженный одуряющим запахом тела, в бессмысленном и слепом заблуждении, дух. Люди все — эгоисты. Все и каждый любит только себя и желает, чтобы все перед ним преклонялось и доставляло ему то животное чувство — наслаждение.

…Я не могу так жить, рассудок мой туманится, мозг мой горит, и мысли путаются, разбиваясь об острые скалы жизни, как чистые, хрустальные волны моря.

Я не могу придумать, что со мной, но если так продолжится еще, — я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об эту мертвую, пеструю и холодную мостовую».

Так какие же чувства питал Есенин к Марии Бальзамовой? Какие отношения их связывали? Была ли она для него человеком, перед которым можно открыть душу, или он надеялся на нечто большее?

«Зачем ты мне задаешь все тот же вопрос? Ах, тебе приятно слышать его? Ну, конечно, конечно, — люблю безмерно тебя, моя дорогая Маня! Я тоже готов бы к тебе улететь, да жаль, что все крылья в настоящее время подломаны. Наступит же когда-нибудь время, когда я заключу тебя в свои горячие объятия и разделю с тобой всю свою душу. Ох, как мне будет хорошо забыть свои волнения у твоей груди! А может быть, все это мне не суждено! И я должен плавить те же силовые цепи земли, как и другие поэты. Наверное, — прощай, сладкие надежды утешения, моя суровая жизнь не должна испытать этого».

Из письма 1913 года:

«Маня, милая Маня, слишком мало мы видели друг друга. Почему ты не открылась мне тогда, когда плакала? Ведь я был такой чистый тогда, что и не подозревал в тебе этого чувства. Я думал, так ты ко мне относилась из жалости, потому что хорошо поняла меня. И опять, опять: между нами не было даже, — как символа любви, — поцелуя, не говоря уже о далеких, глубоких и близких отношениях, которые нарушают заветы целомудрия и от чего любовь обоих сердец чувствуется больше и сильнее».

Однако уже осенью 1914 года между Есениным и Марией Бальзамовой что-то произошло. Он пишет ей странное письмо:

«Милостивая государыня, Мария Парменовна!

Когда-то, на заре моих глупых дней, были написаны мною к Вам письма маленького пажа или влюбленного мальчика.

Теперь иронически скажу, что я уже не мальчик, и условия, — любовные и будничные, — у меня другие. В силу этого я прошу Вас или даже требую (так как я логически прав) прислать мне мои письма обратно».

Возможно, в письмах Есенина к Марии Бальзамовой был некий налет игры, и игра ему надоела. Но вряд ли. Скорее всего, в его жизни произошло нечто для него очень важное.

Не исключено, что причиной разрыва с Марией Бальзамовой стало увлечение Есенина другой девушкой. На подобные мысли наводит письмо Есенина к некоей Лидии Мицкевич, которое не датировано, но, судя по всему, относится к периоду между 1912 и 1914 годами: