Девочки. Дневник матери - Фрида Вигдорова Страница 4

Мечтательно:

— Сливочное масло… которое я так люблю… которое так дорого стоит… которое так редко покупают…

29 апреля 42.

На днях я смастерила Гале тетрадку. Галя уселась и стала по образцу выписывать палочки, кружочки. Писала усердно, высовывая по временам язык, ежеминутно спрашивая:

— Так? Хорошо?

Много бегает. На месте сидит с трудом. Все порывается умчаться, попрыгать, перескочить через какую-нибудь яму, арык.

1 мая 1942.

— А когда родится ребенок — как я узнаю: мальчик он или девочка? По лицу?

* * *

Оказалась очень нерадивой: тетрадку забросила, но не забыла оправдаться:

— Кто же летом занимается? Вот зимой…

* * *

— Галя, кто на свете самый милый?

Не задумываясь:

— Мама Фрида и папа Шура [А. И. Кулаковский. — А. Р.].

И, строго глядя на собеседницу, громко и с некоторым раздражением, словно с ней не соглашались, несколько раз добавила:

— И папа Шура. И папа Шура. Самые милые — мама и папа Шура.

9 мая 42.

— Мама, а где же щенок?

— Спать лег.

— Ты откуда знаешь?

— Слышала, как хозяева говорили…

— Ты что же, подслушивала? Ты разве не читала в «Почемучке» ^[7], что подслушивать нехорошо?

12 мая 42.

Мама Соня принесла Гале конфету.

— Галя, чего тебе сейчас хочется больше всего? — спрашивает она, уверенная в том, что желание будет носить ярко-гастрономический характер.

— Чего мне сейчас больше всего хочется? — повторяет Галя задумчиво. — Больше всего мне хочется поехать в Москву и повидать папу Шуру.

29 мая 42. Ташкент.

16 мая у Гали родилась сестричка Сашенька — 49 сантиметров, 7 с половиной фунтов (3 килограмма). Черноглазая и черноволосая.

Из письма Александра Борисовича в больницу:

«Я на Паркентской. Галя сидит рядом со мной. Уже мы вымыли с ней руки и поговорили о сестричке. Ее очень удивляет, что тебя и Сашу нельзя сейчас же увидеть. Я объяснил, что ты устала, отдыхаешь. Почему она плакала, узнав о Саше, объяснить не может. Несколько раз начинала и… смеется. Я не настаивал. Говорит очень спокойно и доброжелательно. Вообще, настроение самое благодушное. Хочет назвать сестричку Марусей или Катей. Но не настаивает. Суп не хотела есть. Но потом ела “за маму и Сашеньку”. Сейчас она настаивает, чтоб этот факт был отмечен в письме. “И за Сашеньку”, — говорит она. “Но это имя мне все-таки не нравится. Я буду звать Катей”».

25 июня 42.

Галя плачет по каждому поводу и без повода. Уронила хлеб с маслом — плачет. Оступилась — упасть не упала, только оступилась, — плачет. Не сразу ответили ей на вопрос — в слезы. Обидчива. Зина сказала ей: «Осторожнее, Галочка, не замажь мне платье своим пирожком», — Галя пулей вылетела из комнаты и, очутившись у себя, расплакалась.

Нетерпелива. Начала обводить чернилами письмо к папе Шуре ^[8]. Обвела полторы строчки и капризным тоном:

— Не хочу больше, устала.

К сестричке относится хорошо, с нежностью. Только вчера вечером, выведенная из терпения беспрерывным Сашиным криком, сказала полушутя:

— Оставь-ка эту плаксу, умой меня и уложи спать.

16 июня Саша весила 3 800.

Воспитывают ее плохо: по ночам носят на руках, днем — укачивают.

4 августа 42.

Саша примерно с двух с половиной месяцев спит по ночам. Уснет в 11, просыпается в 6 утра. Перед сном получает разведенный мел — на кончике ножа в ложке теплой воды.

Вскоре после рождения Сашеньки Галя переселилась с Паркентской к нам, в свою новую семью. Здесь ее воспитывают по новой методе. Сущность этой методы заключается в системе замечаний, главную роль в которых играет отрицательная частица «не».

Звучит это примерно так:

— Галя, не садись на постель.

— Галя, не трогай Сашу грязными руками.

— Галя, не кричи, Галя, не капризничай.

И т. д.

Все справедливо, но, вероятно, утомительно. Иногда вдруг все эти замечания приобретают форму вопросительную. Тогда получается следующее:

— Галя, зачем ты садишься на постель?

— Галя, зачем ты трогаешь Сашу грязными руками, зачем кричишь, зачем капризничаешь?

При ближайшем рассмотрении вместо довольно покладистой и послушной девочки, Галя оказалась упрямицей и скандалисткой.

— Вымой руки!

— Не хочу! — следует угрюмый ответ.

— Не садись на кровать!

— А я хочу! — отвечает девица, правда, несколько нерешительно.

В первое время разговаривала одними повелительными предложениями. Ни к кому не обращаясь, забыв о «пожалуйста», заявляла: «Воды!» Или: «Пить!» Или: «С луком! Без лука! Яблоко!».

Теперь эта безапелляционная форма исчезла, но остались другие, сходные: «Все равно не буду!», «Хочу!» или, напротив того: «Не хочу!».

За обедом происходят отвратительные сцены, безобразная торговля:

— Дай яблоко, тогда буду есть лапшу.

Или:

— Супу все равно есть не стану!

Или:

— Убери морковку! Пенку! Помидоры!

Больные нервы? Избалованность? Плохой характер? И то, и другое, и третье?

* * *

— Ты мыла руки мылом?

— Да.

Иду к умывальнику, убеждаюсь, что мыла ей не достать.

— Зачем сказала неправду?

— Я пошутила.

* * *

— Галя, если так будешь себя вести, перестану тебя любить.

Галя, мстительно:

— А я все равно буду тебя любить.

* * *

— Мама, кого ты больше любишь — меня или Сашеньку?

— Мама, с кем тебе интереснее — со мной или с Сашенькой?

* * *

— Люблю больше всех маму, а жалею больше всех Сашеньку.

* * *

Всякие нотации и прочувствованные разговоры выслушивает с равнодушным, отсутствующим выражением лица. После выговора может немедленно спросить: «А ты дашь мне пряник?».