Гностики, катары, масоны, или Запретная вера - Ричард Смоули Страница 4

Эти идеи быстро и весьма глубоко проникли в массовую культуру. Возьмем известный пример: в фильме 1999 года «Матрица» изображен мир, где практически каждый человек пребывает в состоянии сна под воздействием коллективной галлюцинации, наводимой злыми роботоподобными существами. Они удивительно напоминают архонтов гностиков. (Я более подробно поговорю о фильме «Матрица» в главе 9.)

Все это служит обоснованием того, почему гностицизм пережил такое мощное возрождение в наши дни. Но есть еще один фактор, гораздо более неотразимый, чем любой из вышеперечисленных. Дело вот в чем: существует разлитое в обществе ощущение, что в христианстве нечто пропущено. Где-то на отрезке между временем жизни самого Христа и периодом формирования нынешних церквей был потерян жизненно важный компонент. Дэвид Хокинс, известный писатель спиритуалистского направления, допускает следующую возможность: «Серьезный упадок [в уровне истины в христианстве] в 325 году был, очевидно, обусловлен распространением неверных истолкований учений, берущих свое начало с Никейского собора». Подобного рода взгляды нашли свое отражение на страницах десятков книг и статей.

Обычно этот пропущенный элемент, чем бы он ни являлся, понимается как некая совокупность фактов. И действительно, в той картине истоков христианства, какую мы имеем перед своими глазами, существует много серьезных пропусков, связанных с фактической стороной дела. Как ни странно, до нас не дошли описания жизни Христа очевидцев его деяний. Это был человек, которого начали почитать как божественное существо почти сразу же после его смерти, и тем не менее ни один из его ближайших учеников не оставил описаний того, что представляла собой жизнь бок о бок с Христом. Евангелия Нового Завета — это не рассказы очевидцев и не претендуют на то, чтобы являться таковыми. Лука говорит, что описанные в его Евангелии события поведали ему «бывшие с самого начала очевидцами» (Лк 1:2). Иоанн заканчивает свое повествование странными словами о возлюбленном ученике, который «свидетельствует о сём и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21:24). Невозможно услышать от человека: «Знаем, что истинно свидетельство его», если он сам был свидетелем событий. Нигде ни в одном из Евангелий ни один из повествователей не утверждает, что он сам являлся очевидцем описываемых событий.

В свете того, что традиционное христианство подчеркивает истинность описываемых в Евангелиях событий, подобные пробелы представляются исключительно странными. Могло ли быть так, что ни один из учеников Христа никогда не помышлял об описании собственного опыта? Не существует свидетельств того, что они оставили какие-либо свои описания, и мы можем задаться вопросом: неужели подобные записи могли быть созданы только для того, чтобы быть впоследствии уничтоженными или сокрытыми (по неизвестным нам причинам)?

К примеру, большинство ученых признают, что окончание Евангелия от Марка, считающегося старейшим из Евангелий, было утеряно. Существующее Евангелие заканчивается следующим стихом: «И вышедши, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись» ^[4] (Мк 16:8). В греческом варианте текст обрывается еще более резко, чем в английском, последним словом в стихе является союз. (Существует несколько альтернативных вариантов концовок; вы можете найти их в разных изданиях Библии.) Была ли последняя страница текста просто утеряна, или же она была намеренно изъята и заменена каким-то иным материалом?

Как это часто бывает, попытка ответить на этот вопрос больше говорит о предвзятом мнении выступающего с гипотезой, чем о реальности, поэтому я не стану двигаться далее в этом направлении. Я лишь ограничусь предположением, что какой-то очень важный материал о самой ранней эпохе христианства, судя по всему, куда-то исчез. Читающая публика восприняла данную идею с энтузиазмом: роман Дэна Брауна «Код да Винчи» в значительной степени обязан своим невероятным успехом именно этому факту. Как большинству людей это уже известно, роман выстраивается вокруг легенды о том, что Иисус был женат на Марии Магдалине и у них имелся ребенок, отдаленное потомство которого вошло составной частью во французскую династию Меровингов.

Я скажу больше об этой легенде в главе 1, сейчас же я бы хотел просто дать понять, что пропущенный элемент в христианстве не может быть сведен к коллекции фактов, пусть и исключительно интересных, проливающих свет на то, кем являлся Иисус или чем он занимался. Однако тут никак не подразумевается лишь одна утрата веры. Отсутствует нечто гораздо более значительное и тонкое. Христианство сегодняшнего дня часто напоминает яйцо, в котором кто-то проделал дырочку, высосал из него все содержимое, затем взял скорлупу, инкрустировал ее золотом и драгоценными камнями и выставил объектом поклонения. Во многих отношениях христианство продолжает оставаться красивой скорлупой, но все больше и больше людей обнаруживают, что в нем более нет питательных веществ. Если же кто-то начинает выражать недовольство по этому поводу, то ему обычно говорят: «Нужно иметь больше веры» — а это, конечно, совсем не ответ.

Одной веры тут недостаточно. Во многих отношениях двадцатый век явился периодом очень сильной веры — значительная ее часть вылилась в безумные политические теории, которые принесли несчастье нациям, оказавшимся достаточно неблагоразумными, чтобы применить их на практике. Даже если мы возьмем веру в самом достойном ее варианте, она будет представлять собой лишь шаткий первый шаг. Скажем, мне нужно поехать в Мексику, где я никогда не бывал раньше. Передо мной лежит карта. Я могу иметь веру в карту, но до тех пор, пока я не проверю ее на практике, попытавшись достичь места назначения, моя вера не получит оправдания. Если я буду следовать карте и обнаружу, что она никуда не ведет, то, что хорошего будет в совете продолжать иметь веру в карту? Сегодня мы находимся точно в таком же положении, определяя свое отношение к христианству. Хотя название этой книги указывает на запретную веру, чаще как раз знание, а не вера оказывается под запретом.

Как мы знаем сейчас, в христианстве оказалась упущенной не просто коллекция фактов, но связь с неким внутренним жизненным опытом, который бы позволил нам напрямую узнать искомую истину. И именно в этом гностическая традиция оказывает нам помощь — она дает возможность приобретения опыта взамен слухов, верификации взамен слепой веры. Я, конечно, не пытаюсь возродить гностические учения в большом масштабе. Это было бы в любом случае невозможно, поскольку мы не понимаем их системы настолько хорошо, чтобы реконструировать их на практике. Я подозреваю, что любая попытка такого рода оказалась бы безрезультатной и даже выглядела бы несколько смешной. Истина остается неизменной на протяжении веков, но имена и формы, в которые она отливается, разнятся, как и обстоятельства, дающие ей возможность проявиться. Имевшее смысл во втором веке нашей эры сегодня может выглядеть совершенной ерундой.

Книга писалась не с той целью, чтобы сфокусироваться на возрождении древних гностических школ. У нас нет свидетельств того, что они пережили конец классической античности. Но один момент смог сохраниться: это неустанные поиски гносиса, непосредственного знания высших реальностей, являющего собой центральную зону человеческого опыта. Этой цели искали — и, очевидно, достигали — многие деятели на протяжении последних двух тысячелетий. Скажем об этом словами Элейн Пейджелс, чья книга «Гностические Евангелия» оказалась основным стимулом сегодняшнего интереса к гностицизму: