Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков Страница 4

Дунайская кампания велась русскими полководцами чересчур осторожно, а часто и вяло. Отчего так было? Каждый боялся совершить непростительную ошибку. Главнокомандующий, князь Паскевич, перед которым благоговел император Николай, когда-то пользовался в русской армии непререкаемым авторитетом. Соратник Багратиона, герой Бородина! Но он был уже стар, ему исполнилось семьдесят, и опасался промаха. А Николай Первый, в письмах уважительно и ласково называя фельдмаршала «мой любезный отец-командир», все надеялся и надеялся на старика, а тот все тянул и тянул с большой битвой, потому что, увы, не верил в Дунайскую кампанию и, что еще хуже, не верил в свои силы. Особенно он опасался штурмовать сложную турецкую крепость в низовьях Дуная – Силистрию, куда подошли русские войска общей численностью в 100 тысяч бойцов всех родов войск. А крепость была стратегически важной: одним необходимо было удержать ее, другим – взять. Николай Первый настаивал на скором штурме, досконально изучив в Петербурге, за три тысячи верст, и диспозицию своих войск, и войск противника, и фортификацию Силистрии.

Сама крепость была старой и далеко не самой мощной, но ее окружала целая сеть хитроумных укреплений. Туркам помогли европейские инженеры. Мощными оплотами Силистрии были окружавшие ее форты. Наиболее сильными из них считались Абдул-Меджид, Араб-Табия, Песчаный. Эти небольшие крепости с отличными гарнизонами и мощной артиллерией были связаны сетью коммуникаций. Паскевич если и собирался штурмовать Силистрию, то лишь из-под палки императора, а так он считал штурм гибельным для всей Дунайской армии. И все потому, что маниакально боялся удара Омера-паши из Шумлы, союзников англо-французов с черноморского побережья и враждебных России и притихших до срока австрийцев с тыла. Но союзники находились далеко, разрозненные, и совсем не были готовы к битве, австрийцы упрямо молчали, а Омер-паша и не думал бросаться в бой в одиночку. Паскевич отказался от полного блокирования крепости, боясь растянуть на 15 верст свою армию вокруг Силистрии, тем самым предоставив крепости общаться с Шумлой и другими турецкими пунктами, получая продовольствие и живую боевую силу. С каждым днем Силистрия продолжала укрепляться на глазах у русских, и тогда русские тоже стали возводить свои фортификации напротив турецкой крепости. Они точно соревновались друг с другом! Причем Паскевич укреплял свои позиции так, словно бы это он должен был отбивать штурм, а не Муза-паши, комендант турецкой крепости. А также Паскевич к недоумению своих наиболее сметливых генералов приказал водить большие пешие и конные соединения вокруг Силистрии, на глазах у турков. Так он проводил рекогносцировку и одновременно демонстрировал свою силу. Первый раз это напугало османов, второй раз поставило в недоумение, а потом турки просто-напросто решили, что русские боятся идти на штурм. Что соответствовало настроению фельдмаршала Паскевича и было противно его полевым генералам и тем более офицерам и солдатам, которые отчаянно хотели драться, сердцем испытывая унижение за русское оружие. Турки даже постреливали в сторону марширующих русских полков и даже кого-то убили, что давало повод Музе-паши отчитываться в том Омеру-паши, сидевшему в Шумле с войском, а тому, ловкому комбинатору по части информации, писать англичанам и французам, что очередное нападение на Силистрию было отбито, русские в очередной раз ушли, и хотелось бы поскорее увидеть союзников, чтобы вместе напасть на лагерь русских.

Заполночь у костра сидели пехотные офицеры: капитан Черенков, поручик Алабин, подпоручик Гриднев. Они кипятили воду для чая, ели нехитрый паек. Лица, освещенные пламенем, были уставшими, но не от военных забот, а скорее от нехватки их, от дурных мыслей, какими сейчас полнились головы тысяч русских офицеров и нижних чинов.

– Я вчера разговор подслушал двух наших солдат, – грустно улыбнулся Петр Алабин. – Вот так же, у костра. Один спрашивает: «Никитка, ни хрена не понимаю, чего мы тут делаем, на Дунае?» «Какой же ты дурила, – отвечает тому Никитка, – Муза-паша не прочь сдать нам Силистрию, а фельдмаршал, дай Бог ему здоровья, ни в какую: отказывается брать ее, и все тут!»

Гриднев прыснул. Черенков, подкрутив рыжеватый ус, покачал головой:

– Да-с, господа, шуточки! – Он смотрел на огонь, затем поднял голову. – С вами, Алабин, прямо-таки сидеть опасно!

– Ладно вам, Алексей Михалыч, – махнул рукой Гриднев. – Все об одном только и говорят. Даже вслушиваться не надо!

– Фельдмаршал на этот счет очень строг, господа, – улыбнулся младшим товарищам капитан. – Обидчив герой Бородина!

– Лучше бы на турок обижался, – откликнулся Гриднев. – Пользы больше было бы!

Черенков крутанул ус, сам потянулся вперед – к товарищам.

– Ладно, скажу. Я давеча слышал от адъютанта генерала Шильдера, – он оглянулся назад, не идет ли кто к их костру, – а тому обмолвился офицер фельдмаршальского штаба, – Черенков заметно понизил голос, – что царь аж два раза в неделю пишет Паскевичу и призывает его к штурму. А тот ему отвечает туманно, мол: вот буквально завтра, ваше величество, только момент подкараулим. Царь вновь: иди штурмовать крепость. А фельдмаршал ему: еще чуть-чуть подождем – и все там будем.