Девятая квартира в антресолях - Инга Кондратьева Страница 4

13 мая – География

15 мая – Арифметика

16 мая – Физика

17 мая – Естествознание

20 мая – Музыка, Пение, Гимнастика «Сокол»

21 мая – Рисование

22 мая – Закон Божий.

Все испытания начинаются ровно в полдень, за полчаса до означенного времени доступ в Институт закрывается до их окончания».

Возможность приема экзаменов на публике оказалось для Лёвы и его хандры как нельзя кстати. Часы совсем недавно отбили десять. И сегодня было двадцатое. На «Закон божий» Лев Александрович вряд ли бы польстился, а посмотреть на музицирующих барышень всегда приятно. «К тому же я могу там встретить Савву!» – сказал он отступающей уже апатии, и та поверила, закружилась вместе с пылинками в косом луче солнца, падающим сквозь кисею занавесок, и растворилась в нём без остатка.

***

Часть Большого зала на первом этаже Института была отделена внутренней колоннадой. Именно под ней было отведено место для экзаменационной комиссии и приглашенных лиц. В первых рядах замерли в ожидании пустующие пока что кресла, в центре выделялись два особо роскошных и вместительных. Леве почему-то подумалось, что одно из них может предназначаться именно его солидному другу, но выяснить это было не у кого, публика только начала собираться и пока ни одного знакомого лица среди прибывших не обозначилось. Лева пробрался поближе к окнам, в последний ряд, где были расставлены простые стулья. Он занял крайнее от прохода место прямо у стены, и, откинувшись на спинку, начал наблюдать.

Народу постепенно прибывало. Родители, которых безошибочно можно было узнать по легкому волнению, составляли не самую большую часть присутствующих. Одна семья и несколько дам привели с собой девочек лет десяти-двенадцати. Вряд ли сразу все они доводились младшими сестрами нынешним выпускницам. Еще несколько дам пришли вовсе без девочек, сами по себе, но устроились в первых рядах с выражением на лицах: «Ну, посмотрим, посмотрим…». Возможно, родители просто заранее выбирали учебное заведение для своих дочерей и таким вот образом знакомились с манерой обучения. Или присматривали домашних учительниц из числа выпускаемых. Льву Александровичу вдруг пришло в голову, что все происходящее неуловимо напоминает зал суда. Раз уж так, то чтобы сходство было полнее, он достал блокнот и стал делать карандашные зарисовки.

Вот, чуть левее от него, опираясь на трость, сидит благообразный старик, чем-то напоминающий писателя Тургенева с портрета Ильи Ефимовича Репина , так называемого «второго неудачного». Благородные черты лица, на них налет озабоченности… Прорисовывая падающую на лоб седую прядь, Лева вгляделся чуть внимательнее в свою модель: «А, может, не такой он и старик?» Вот некий военный чин озирается в поисках свободного места, а вот обменивается приветствиями с дамами «первого ряда» необыкновенной красоты и грации женщина с темными миндалевидными глазами. «А это уже Тропинин , портрет неизвестной тифлиски» – глядя на нее, продолжил Лева сравнения с полотнами именитых мастеров. Неожиданно, почти над самым его ухом, прозвучало:

– Вы позволите? Лев Александрович, если не изменяет память? – это военный определился с местом дислокации и указывал на свободный стул по правую руку от Левы.

– Да, здесь не занято, прошу, – привстал Лева. – Но может Вам лучше поближе к действию, ведь Вы, кажется…

– Так точно! Родитель. Генерал-майор Императорской армии, командир Волынского лейб-гвардии пехотного полка Осип Иванович Горбатов. На прошлогоднем Рождестве у губернатора имел честь соседствовать за обедом и беседовать на различные темы, если припомните.

– Как же, как же, – припомнил Борцов. – Вы тогда еще выражали сомнения в возможности исполнения Указа его Императорского величества об устроении всероссийской Выставки!

– Помилуйте, Лев Александрович, я военный человек! Как я могу усомниться в выполнении Указов… самого! – генерал несколько раз тыкнул указательным пальцем куда-то в потолок, – Я в сроках сомневался, считал их недостаточными для наших нерасторопных людишек!

– Так вот, можете поздравить одного из этих людишек, Ваше превосходительство, – обозначил полушутливый поклон Борцов. – Все завершено в срок и государственной комиссией принято!

– Ей-богу, с Вами как на пороховой бочке, молодой человек, все слова мои с ног на голову переворачиваете, – генерал даже покачал головой. – Не Вас же я, право слово, «людишкой-то»… В мыслях не было. Я про народец наш! Ну не турки же Вам, прости-господи, само строительство-то вели? То-то! А наш мужик только батога и понимает. Темен, ленив, вечно не соорудить, а навредить норовит. Все только из-под палки. Исключительно муштрой и дисциплиной можно хоть чего-то от него добиться. Никчемный народец!

Генерал-майор вовсе не утруждал себя хоть каким-то снижением тона по отношению к своему привычному, то есть командному, «да что б в конце шеренги было ясно!». О его суждениях вынужденно были оповещены, наверно, все сидящие в зале. Лев Александрович каким-то неуловимым образом – по напряженной спине, по косому острому взгляду в пол-оборота, брошенному в сторону Горбатова – понял, что седому старику этот разговор крайне неприятен. Так как и ему самому тоже была противна беседа в таком тоне с вечно всем и вся недовольным генералишкой, то он сначала взмолился про себя, чтобы скорей уж начинали что ли! Но тут же сидеть с клокотавшим внутри негодованием показалось горячему Льву Александровичу недостойно и трусливо, и он решил разом все прекратить:

– Вы, генерал, неправы в корне, – вполголоса, но очень твердо парировал Борцов. – Вам возможно просто «везет» на встречи с людьми порочными, но уж что к чему притягивается, простите. А я простого люда повидал! И нынче, здесь, и прежде по матушке-России немало строил. Да, в массе своей не образован мужик, даже неграмотен, но какая мудрость в любом из них сидит… Природный ум, смекалка! А что до вредительства, то тут уж позвольте. Возможно, пока он не понимает, зачем затея барская, то и будет бездумно топоришком-то тюкать, да то не его ж вина! Ты объясни задумку, сделай его соучастником. Если мужик нутром зацепится, то преданней и верней работника не найти! Все сделает, наизнанку вывернется, а что б как лучше. Что бы в срок.

– «Объяснить задумку», ну, Вы шутник, Лев Александрович! Кому?! – непробиваемый Горбатов не обиделся, а искренне расхихикался до слезы в углу глаз.

Лева решил переменить тактику:

– А Вы, так и не объяснили, Осип Иванович, почему в арьергарде решили отсидеться? Думаю, для такого чина и в первых рядах место отыскалось бы?

Генерал-майор охотно заглотил наживку и сменил направление удара.

– Да уж сиживал на днях, благодарствуйте! Я там, господин хороший, себя как на сковороде чувствую. Дамочки эти! Над каждым словом при них подумай, прежде чем сказать, а то всё «Пфуй!» да «Фи!». Платком нос прикрывают, как будто от меня конюшней тянет. А от самих прёт, как от цветника! Я там даже чихать взялся, – пожаловался генерал. – А сами свои платочки еще постоянно и уронить норовят, нагнись-подними! Я к концу экзаменации, аж взопрел весь!