Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье Страница 4

Мальчик совершенно растерялся. Ну как можно быть принцем и простолюдином одновременно?

— А почему у Хоремхеба не было детей?

Туи недовольно хмыкнула, Тийи подавила смешок. Па-Семоссу поморщился. Сети с недовольным видом ответил, что ему об этом ничего не известно.

* * *

Деревянная лошадка на колесиках упрямо уставилась на стену. Но у Па-Рамессу не было ни малейшего желания катать ее за собой по коридору на веревочке. Тем более что момент для игр был неподходящим.

Тень от бронзовой иглы солнечных часов указывала на три пополудни — время, когда все обитатели дворца, включая мух, ложились отдохнуть после обеда. Па-Рамессу прекрасно знал распорядок дня своей семьи. Сети, его отец, и Туи, его мать, уединялись каждый в своих покоях на втором этаже, вешали парики на подставку в изголовье кровати и укладывались спать до четырех часов. Тиа поступал так же. Отдохнув, Сети с тремя писцами отправлялся в свою рабочую комнату в восточном крыле дворца и беседовал там о делах с военачальниками и управляющими провинций. Туи и Тийи после сна приглашали в свои покои придворных дам, полудничали сезонными фруктами, а потом вместе с ними отправлялись в баню. Па-Семоссу и Па-Рамессу в компании Тиа дожидались возвращения отца. Он приходил к шести часам, и они все вместе тоже шли в баню, где прислужники мыли, брили, массировали и умащали их тела, шлифовали пемзой подошвы ног и полировали им ногти. Вечером Сети часто отправлялся на ужин к Рамсесу. Случалось, что сам Рамсес вместе с Первой женой Сатрой, Великой супругой принца, приходил в покои Сети, и тогда ужин был особенно изысканным — на стол подавали жаренное крупными кусками мясо орикса или гусиное филе, маринованное в пиве и приправленное мягким уксусом.

Па-Семоссу, когда не ложился спать, шел в расположенный рядом с дворцом сад тренироваться в стрельбе из лука. Лук мальчику смастерили по его росту, да и стрелы были меньше обычных, однако и это оружие было небезобидным: однажды он чуть не вышиб глаз кому-то из садовников. Наставник каждый день пытался хотя бы ненадолго уложить Па-Рамессу в кровать, но мальчик редко испытывал потребность в послеобеденном сне. Украдкой побродить по дворцу было для него самым большим удовольствием, в то время как взрослые, иными словами, почти все на свете, погружались в сон, чтобы лучше переварить пищу (а он уже успел прийти к заключению, что невозможно делать две вещи одновременно — переваривать и думать). Погреба, помещения кухонь и пивоварен с плетеными будочками для лучников на крышах — он успел побывать всюду. И часто случалось, что обратно в царские покои его, заблудившегося, приводил кто-то из слуг. Мало кто обращал внимание на мальчика, любопытного и юркого, как крыса. Он всегда был в парике, поэтому взгляду проходящих мимо не за что было зацепиться. Все думали, что он — сын кого-нибудь из чиновников, заблудившийся в коридорах и переходах.

Подсобные помещения дворца вообще были местом весьма неприятным, особенно подвалы, где воняло мочой, человеческой или крысиной, если не чем-то похуже: слуги не всегда успевали или просто не хотели бежать ко рву, где было принято справлять естественные нужды. Но мальчика это не смущало, потому что именно здесь он сделал для себя множество необыкновенных открытий.

Он исходил дворец вдоль и поперек, успел побывать всюду — в архивах и кладовках с бесчисленными горшками и котелками, в литейной мастерской, где изготавливались наконечники для стрел, в конюшнях, в конторах писцов, в прачечной, где стиралось белье — и не только царское, в помещениях, отведенных для рабов, где было множество полных тайн подвалов, живших своей собственной, непонятной жизнью, в которой основное место отводилось блуду. В первый раз услышав женские стоны на складе с ячменем, он растерялся. Что делать? Броситься на помощь несчастной? Позвать стражу? Но одного взгляда, брошенного украдкой в приоткрытую дверь, оказалось достаточно, чтобы в одно и то же время успокоиться и смутиться: обнаженная женщина, лежавшая на мешках с ячменем, совсем не казалась несчастной и больной; мужчина, пристроившийся меж ее бедер, ритмично двигал тазом и мял ладонями ее груди, и ноги женщины при этом лежали у него на плечах. Рабыня, и с ней — кто-то из мастеровых. Не убийство и не драка — в общем, дело не стоило выеденного яйца. И все же рычание, которое издавал мужчина, поставило мальчика в тупик. Неужели это действо порождает в человеке гнев? Привлекала внимание и внешность мужчины — у него была неестественно светлая для египтянина кожа. Наверняка он один из военнопленных с востока, которого взяли во дворец, потому что он знает какое-то ремесло. Всего во дворце, Па-Рамессу слышал об этом от отца, постоянно находилось не менее двух тысяч слуг, из них три сотни женщин. Время от времени, по выражению Па-Семоссу, которому младший брат рассказал об увиденном на складе, «кровь начинала играть у них в жилах». А с теми, кто не имел супруги или супруга, это случалось еще чаще.

После этого случая Па-Рамессу равнодушно проходил мимо комнат и закоулков, откуда доносились характерные звуки, сопутствующие соитию. По возрасту ему еще было рано знать подобные вещи, однако он успел в подробностях изучить анатомические особенности женщины и мужчины. Не имея практического опыта в этом деликатном вопросе, он считал плотские потребности чем-то вроде слабости, бременем, которое накладывает на людей взрослая жизнь.

И все-таки в подвалах случались и приятные встречи. Однажды мальчику на глаза попался большой и сильный рыжий кот, подстерегавший в коридоре крысу или мышь. При виде Па-Рамессу животное замерло и смерило его внимательным взглядом. Мальчик присел на корточки и заговорил с котом. Кот нерешительно подошел ближе. Через пару минут кот, мурлыкая, позволил Па-Рамессу гладить себя, сколько тому вздумается. В следующий раз мальчик принес с собой четверть утки, которую стащил с блюда во время завтрака: рыжие должны помогать друг другу, верно ведь?

Но самый большой интерес у мальчика вызывали обрывки подслушанных тут и там разговоров. Так он узнал, что офицер царских конюшен по имени Хорамес, которого осудили за растрату казенных денег, хотя в это никто из знавших его не верил, избежал двадцати пяти ударов хлыстом благодаря какой-то любовной истории. Это было все, что Па-Рамессу удалось понять из подслушанного разговора. Хотя нет, мальчик услышал также и имя Хоремхеба, что заинтересовало его еще сильнее. Но кто мог помочь разгадать все эти загадки? Па-Рамессу решил оставить эти вопросы на потом.

Через два или три дня после похорон в винном погребе он услышал такой разговор:

— Теперь ему надо решить, как быть с маленьким принцем.

— А где он, этот принц?

— В Хет-Ка-Птахе [4], под опекой жрецов храма Птаха.

— Но почему?

— Я уже говорил тебе, его родные умерли. После смерти его матери кормилица принесла его в храм и показала жрецам печати, принадлежавшие умершей.

— И никто здесь об этом не знает?

— Похоже, никто. Я слышал, как хранитель утренних тайн сказал жрецу из Уасета, что момент для подобного разоблачения выбран неудачно и что нужно подождать еще немного, прежде чем уведомить обо всем первого придворного его величества.