Песнь о Трое - Колин Маккалоу Страница 4

От женщин разговор, естественно, перешел на лошадей — я ждал, когда же Геракл затронет эту тему, ибо запомнил, как его прозорливые черные глаза оценивали моих белых коней.

— Кони, которые везли сегодня колесницу твоего сына, были великолепны, мой господин, — наконец промолвил Геракл. — Даже Фессалия не может похвастаться таким сокровищем. Вы когда-нибудь их продаете?

Лицо отца приняло свое обычное алчное выражение.

— Да, они прекрасны, и я продаю их, но, боюсь, цена покажется тебе непомерно высокой. Я прошу — и получаю — по тысяче талантов золота за кобылу.

Геракл с сожалением пожал могучими плечами:

— Возможно, я и мог бы позволить себе заплатить такую цену, мой господин, только сейчас мне нужно купить нечто более важное. То, что ты просишь, — поистине царская цена.

Больше он о конях не упоминал.

Когда ближе к вечеру свет начал уступать место тьме, отец сник, вспомнив о том, что на рассвете его дочь поведут на смерть. Геракл положил руку ему на плечо:

— Царь Лаомедонт, что тревожит тебя?

— Ничего, мой господин, совсем ничего.

Геракл улыбнулся своей милой улыбкой:

— Я знаю, как выглядит беспокойство, великий царь. Говори!

Последовал рассказ, хотя, конечно, отец выставил себя в лучшем свете, чем тот, который соответствовал действительности: Посейдон наслал на нас чудовище — льва, жрецы приказали приносить в жертву по шесть девственниц весной и осенью и нынешней осенью жребий пал на его любимейшее дитя — Гесиону.

Геракл задумался.

— Что сказали жрецы? Ни один троянец не может поднять руку на чудовище?

Глаза царя блеснули.

— Именно так, мой господин.

— И твои жрецы не станут возражать, если на чудовище поднимет руку ахеец, верно?

— Логично предположить, что так и будет, Геракл.

Геракл взглянул на Тесея.

— Я убил много львов, — сказал он, — в том числе немейского, чья шкура висит у меня на плечах.

Отец разрыдался:

— О Геракл, избавь нас от этого проклятия! Если ты сделаешь это, мы все будем у тебя в долгу. Я говорю не только за себя, но и за свой народ. Мы потеряли уже тридцать шесть наших дочерей.

Меня охватило приятное предчувствие, и я стал ждать, что будет дальше. Геракл дураком не был и не стал бы предлагать убить льва, посланца богов, без выгоды для себя.

— Царь Лаомедонт, — сказал ахеец, повысив голос, чтобы головы пирующих повернулись в его сторону, — предлагаю тебе сделку. Я убью твоего льва в обмен на пару коней, жеребца и кобылу.

Что отцу оставалось делать? Предложение было сделано прилюдно, он был ловко загнан в угол, и ему оставалось только согласиться на запрошенную цену или открыто признать себя бессердечным себялюбцем перед целым двором — близкими и дальними родственниками. И он кивнул, искусно изображая радость.

— Если ты убьешь льва, Геракл, я дам тебе то, о чем ты просишь.

— Быть посему.

Геракл был очень спокоен, его широко открытые глаза смотрели перед собой невидящим взглядом, не мигая и не замечая ничего вокруг. Потом он вздохнул, собрался с мыслями и заговорил, но не с царем, а с Тесеем.

— Мы пойдем завтра, Тесей. Мой отец [3]говорит, лев придет в полдень.

Похоже, даже ахейцы, сидевшие за столом, испытали благоговейный страх.

С тяжелыми золотыми цепями на нежных запястьях, со щиколотками в золотых кандалах, в пышных одеждах, со свежезавитыми волосами и подкрашенными глазами, шесть дев ожидали жрецов перед храмом Посейдона, воздвигателя стен. Гесиона, моя сводная сестра, стояла среди них, спокойная и безропотная, и только дрожащий уголок нежного рта выдавал ее страх. Воздух полнился стенаниями и воплями родственников, лязгом тяжелых оков и прерывистым дыханием шести охваченных ужасом дев. Я остановился только для того, чтобы поцеловать Гесиону, и тут же ушел прочь. Она ничего не знала о том, на что решился Геракл, чтобы ее спасти.

Я не открылся ей, ибо тогда не верил, что нам удастся так легко избавиться от проклятия; и даже если Геракл убьет льва, Посейдон, повелитель морей, нашлет взамен еще худшую кару. Но мои опасения развеялись, пока я спешил от храма к маленькой двери позади внутренней крепости, где Геракл собрал свой отряд. Только двух помощников выбрал он для охоты: убеленного сединами Тесея и юного Теламона. Задержавшись на минуту, он перекинулся словом с Пирифоем, царем лапифов, — я слышал, как он наказывал ему привести всех в полдень к Скейским воротам и ждать его там. Было видно, что он спешит, — ахейцы направлялись в земли амазонок, чтобы украсть пояс их царицы Ипполиты до того, как наступит зима.

После того удивительного транса в тронном зале накануне вечером никто не подвергал сомнению убежденность Геракла в том, что лев придет сегодня; хотя, если бы он действительно пришел сегодня, это стало бы его самым ранним переходом на юг. Но Геракл знал. Он был сыном Зевса, владыки всего сущего.

У меня было четверо родных братьев, младше меня: Титон, Клитий, Ламп и Гикетаон. Мы все сопровождали Геракла вместе со свитой отца и прибыли на равнину раньше жрецов с девами. Геракл обошел пастбище вдоль и поперек, исследуя местность, потом вернулся к нам и выбрал место для засады; Теламон был вооружен боевым луком, Тесей — копьем. Оружием Геракла была огромная палица.

Пока мы карабкались на вершину холма, подальше от львиного носа и глаз, отец остался стоять на тропе, ожидая жрецов, как всегда в первый день жертвоприношения. Иногда несчастным юным созданиям приходилось ждать в золотых цепях много дней; постелью им служила голая земля, а компанией — младшие жрецы, которые, дрожа от страха, приносили им пищу.

Солнце было уже высоко, когда показалась процессия, начавшаяся у храма Посейдона, воздвигателя стен: жрецы толкали перед собой рыдающих дев, сопровождая ритуальный напев приглушенным боем в крохотные барабаны. Они прибили цепи к скобам в земле в тени вяза и удалились настолько поспешно, насколько позволяло им жреческое достоинство. Отец быстро присоединился к нам, и мы расположились в высокой траве под защитой холма.

Какое-то время я смотрел на пастбище без особого интереса, ведь до полудня было еще далеко. Вдруг юный Теламон выскочил из укрытия и помчался туда, где припали к земле девы, измученные тяжелыми кандалами. Отец пробормотал что-то насчет эллинской дерзости, видя, как юноша обнял мою сводную сестру за плечи и прижал ее голову к своей обнаженной смуглой груди. Гесиона была красивым ребенком, и красота ее могла привлечь любого мужчину, но что за пустоголовое безрассудство — подбегать к ней, когда в любое мгновение мог появиться лев! Интересно, спросил ли Теламон разрешения на то у Геракла?

Руки Гесионы с отчаянием вцепились в его руки; он наклонил голову и прошептал ей что-то, а потом поцеловал долго и страстно, так, как не дозволялось ни одному мужчине за ее короткую жизнь. Потом он смахнул ей слезы тыльной стороной ладони и как ни в чем не бывало вернулся на позицию, выбранную Гераклом. Взрыв хохота донесся до нас из засады ахейцев; я задрожал от ярости. Жертвоприношение было священно, а они посмели смеяться! Но когда я взглянул на Гесиону, то увидел, что она потеряла весь свой страх и стоит, гордо выпрямившись во весь рост, — даже с расстояния было заметно, как сияют ее глаза.