Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз Де Сад Страница 4

Последние слова мудрого государя произнесены, но, сколь бы грозны они ни были, страсти, обуревавшие тех, кто их выслушал, нисколько не угасли.

Едва Карл V закрыл глаза, как герцог Анжуйский, стремясь поскорей воспользоваться властью, мудро ограниченной последними распоряжениями покойного короля, захватывает казну, не довольствуясь установленными налогами, увеличивает их; его алчность вызывает народные волнения, последствия коих не замедлят сказаться.

Герцог Беррийский наделен теми же недостатками, что и его брат, герцог Анжуйский; возможно, располагай он большей властью, он бы тоже запустил руку в казну.

Герцог Бургундский наделен многими достойными качествами: любезный, великодушный, незлобливый с виду; ежели он и язвит сердца, то делает это втайне, а потому у него всегда множество сторонников.

Герцог Бурбонский, возможно, лучший среди них, но его слабости и умеренность вредят его добродетелям. Гордость позволена людям талантливым: она возвышает их и питает.

Регенту гораздо более хочется править Неаполем, куда призывает его королева Иоанна, нежели государством Французским, а посему с помощью полученной во Франции власти он намерен способствовать исполнению собственных замыслов. За счет украденных у своего народа богатств он хочет завоевать другой народ, поэтому он предпочитает обкрадывать своего августейшего воспитанника, нежели воспитывать.

Печальные последствия честолюбия, неужели вам всегда суждено побеждать добродетель?

Когда под ногами у народа отверзается пропасть, народ не сразу замечает ее. Обнаружив у себя под ногами пропасть, парижане не перестали предаваться излишествам и злоупотреблениям, и власти по причине своей разобщенности не смогли с ними справиться. Созвали Генеральные штаты; сие собрание обычно узаконивает несчастья прежние и сулит новые.

Многое из того, что Карл V сделал на благо Франции, при теперешних правителях оборачивалось ей во вред.

На содержание своего дома Карл тратил не более двенадцати тысяч франков; регенту для содержания одного ребенка понадобилось шесть миллионов, хотя дитяти этому порой не хватало самых необходимых вещей. Не только народ волновался и учинял беспорядки; служилые люди также подняли мятеж: лишившись жалованья, они принялись грабить деревни. Неподчинение в войске превратилось во всеобщее бедствие; не в силах справиться с злоупотреблениями, неловкие политики предпочитали уничтожать тех, кто требовал облегчить их участь. Бравые воины, отважные соратники Дюгеклена рискнули пожаловаться, но их за это выгнали со службы. Таким образом, было совершено множество ошибок, лишивших государство сил, необходимых для сохранения его репутации, сил, являвшихся его душой, ибо именно душа поддерживает все прочие члены организма.

Наконец 3 ноября 1380 года состоялась церемония коронования Карла VI, организованная со всей возможной пышностью, ибо те, кто в то время держал в руках бразды правления, заботились более о собственных интересах, нежели о славе своего воспитанника. Огонь мятежа разгорался, и по окончании церемонии вельможи не осмелились проехать через город; народ же, поняв, что знать его боится, проникся к ней еще большей ненавистью. Выбрав своим главарем башмачника, наделенного недюжинным ораторским талантом, толпа, громко требуя отмены налогов, двинулась во дворец. Канцлер и герцог Бургундский кое-как успокоили умы, однако через сутки мятеж вспыхнул с новой силой. Король уступил и велел отменить налоги; поняв, что власть ослабела, мятежники выставили новые дерзкие требования: изгнать евреев и отобрать деньги у финансистов; и, пока власти размышляли, мятежники самочинно грабили и разоряли дома иудеев и банкиров. Под угрозой надвигавшегося кризиса государственные люди вновь созвали Генеральные штаты, но все безрезультатно: мятежи не утихли. Заговорщики собирались по ночам: мрак потворствует преступлению… Насколько меньше совершалось бы преступлений, если бы на небе всегда горело дневное светило!

Заговорщики провозгласили себя противниками злоупотреблений, но, когда злоупотребления сии шли им на пользу, они закрывали на них глаза; одним словом, улучшений не происходило, становилось только хуже. Под предлогом борьбы с мятежниками герцог Бретонский призвал англичан, а когда они явились, он растерялся. В конце концов он вступил с ними в сговор; однако честь еще дорога́ сердцам его вассалов, и они заявили герцогу, что повернут оружие против него, если он и их заставит заключить столь позорный союз. Их благородная решимость заставила одуматься неверного вассала французского государя: пообещав служить Франции и бороться против англичан, герцог якобы отправился в Париж воздать почести новому монарху. Однако — недостойное предательство — обещания не выполнил, а, напротив, поклялся англичанам не выступать на стороне Франции, пока оба государства находятся в состоянии войны.

Доколе народам суждено пребывать жертвами недостойной политики своих правителей?

Между Францией и Англией имелось много общего; оба государства управлялись малолетними королями, опекаемыми взяточниками-дядьями, волею судеб ставшими наставниками их юных душ. Во Франции герцог Анжуйский был готов на все, лишь бы занять неаполитанский престол; честолюбивое желание стать королем Испании двигало герцогом Ланкастерским, повинным во многих тяжких проступках, совершенных им в Англии; таким образом, несчастья и одного, и другого народа явились следствием притязаний, чуждых интересам обеих стран.

Меж тем вновь — хотя и с опаской — объявили о новых налогах.

Видя, что препятствовать им некому, возмущенные парижане бросились на сборщиков налогов и безжалостно растерзали их; всюду зазвучал призыв к оружию, все вспомнили о прежних вольностях, перегородили цепями улицы и бросились догонять оставшихся сборщиков; нескольким мытарям удалось спрятаться в храме. Захватив ратушу, мятежники взяли находившееся там оружие и, довольные достигнутыми успехами, ринулись на улицы грабить и громить все, что под руку попадется. Беспорядки не прекращались, никто не чувствовал себя в безопасности, ибо скрыться от мятежников было негде: они взламывали дома, распахивали двери тюрем и выпускали на волю злоумышленников, присоединявшихся к нечестивой толпе, бурлившей на улицах. Кровь текла рекой, и, как это случается во время любых переворотов, мятежники, прикрываясь словами о добре, творили зло.

Наконец столичные магистраты вооружили десять тысяч человек, и те начали истреблять мятежников…

Тем временем власти проснулись. Король, находившийся в это время в Руане, двинулся на Париж, дабы заслуженно покарать взбунтовавшуюся столицу. Добрые парижане поняли, что, ежели они не попросят пощады, их город будет стерт с лица земли. Они отправили к королю своих посланцев, и после переговоров все, кроме подстрекателей, получили прощение; однако народ, готовый вновь поднять мятеж, потребовал пощады для всех; пришлось тайно утопить зачинщиков. Вот что происходит, когда государь слаб, а те, кто стоит у кормила власти, чрезмерно алчны.

Король согласился вернуться при условии, что прочные стены Парижа лишатся своих башен: город недостоин их. Подобное предложение вновь раздуло факел раздора; однако на этот раз власти не намеревались щадить мятежников. Войско разъяренного регента окружило город… столица дрогнула; впрочем, Анжуец, жаждавший только денег, согласился простить участников мятежа, если они соберут выкуп в сто тысяч экю; получив требуемую сумму, он отправился в ожидавший его Неаполь, полетел, покрытый кровью, которую он только что пролил во исполнение своих планов.