Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии - Александр Смулянский Страница 4

В этом смысле все структуралистские процедуры, в том числе и сегодня, действенны не только самой по себе объяснительной силой связанных с ними теорий – хотя последняя сегодня и может цениться в зависимости от степени лояльности нынешних исследователей более или менее высоко – но и невозможностью нейтрализовать то, что вместе с каждой процедурой было привнесено. Их последствия тем самым сравнимы с последствиями картезианской процедуры – до какой бы степени та ни была лишь частным порождением философского суждения определенного исторического типа, как ни разоблачалась бы она впоследствии (включая ее разнообразные дезавуирования в рамках самого структурализма), ее действенность неустранима и не состоит ни в какой связи с тем, что впоследствии прочитывалось как идеалистическая наивность Декарта или же, напротив, как его интеллектуальное шулерство, совершенная им грамматическая подтасовка, допущенная в сформулированном им афоризме cogito.

Действенность эта не сводится ни к учреждению философского основания нового типа, ни даже к тому, что нередко прочитывается как историческая согласованность картезианского решения с назревавшими в тот момент обстоятельствами экономического или политического характера. По замечанию Лакана, Декарт, предложив свою формулу, вовсе не образует некое новое правило или образец существования для того, кого философы теперь именуют субъектом. Фундаментальным последствием картезианского деяния оказывается нечто иное, поскольку связанная с ним операция не порождает субъекта, а наделяет нечто человеческое субъективностью как обсессивным симптомом, открывая путь невротическому расщеплению, спровоцировавшему в дальнейшем необходимость совершенного Фрейдом открытия бессознательного.

Следует постановить, что именно этот невольно инициированный Декартом разрыв между содержанием действия и источником его последствий является признаком того, что инициированная им теоретическая операция не только удалась в качестве необратимой внутри истории философии, но и породила нечто неизбежное за ее пределами, в той области, где субъект вживую испытал на себе ее последствия. С одной стороны, следующие поколения философов могли предъявлять Декарту счет за бескомпромиссность созданного им эпистемного авторитета или образование почвы для политических злоупотреблений субъекта, вообразившего, что место универсального наблюдателя, которое он теперь как будто занял, равнозначно позиции власти. В то же время вплоть до Лакана умалчивали о том, что основным последствием картезианской операции оказывается совсем иное, а именно – появление охватившей современного субъекта тревоги, связанной с неустранимым разрывом между уверенностью и достоверностью. Данное следствие не выводимо непосредственно из содержания и интенциональности картезианского заявления, но является наиболее существенным его результатом, подтверждением его реальной небеспоследственности. По выражению Лакана, имеет значение не столько то, что картезианская процедура совершила сама по себе, а скорее то, чему ее реализация открыла вход – и вошедшее может не иметь ничего общего с ожидаемым эффектом этой процедуры.

Точно так же в новейшей критике иногда требуют оценить вред, нанесенный структуралистскими теориями как такими, за которыми стоит, например, презумпция власти интеллектуалов – академической, гендерной или иной природы. При этом практически никогда не требуют отчета касательно небеспоследственности, вытекающей из принятых ими решений, не сводящихся к содержанию исследовательского вклада, но проскальзывающих мимо этих обстоятельств в будущее, как мимо них в свое время проскользнули последствия утверждения cogito, изменив положение субъекта со стороны, откуда философский рационализм не ждал последствий.

Задача исследования структуралистских вкладов, таким образом, оказывается двойной. Во-первых, реконструкции требуют сами принятые в их рамках теоретические решения; во-вторых, необходимо освещение дополнительных последствий, не предусмотренных этими решениями, но именно поэтому реализующих их неизбежность, обнаруживающуюся теперь в виде иных последствий. Каждой из подобных реконструкций в книге посвящена отдельная глава. При этом поглавное членение по авторам продиктовано не классическим академическим каноном, требующим признать за индивидуальным авторством презумпцию некоего отдельного теоретического начала, а допущением, что каждый из авто ров организовал по крайней мере одну процедуру, превращающую его вклад в источник раскрывающихся сегодня разнообразных последствий – в том числе последствий иного порядка, нежели запланированные этим вкладом.