Повседневная жизнь рыцарей в средние века - Жан Флори Страница 39

Был ли Жефруа инициатором турнирных боев и метода принятого в них боя на копьях или не был — это не столь уж и важно. Важнее другое: метод конной атаки с опущенными (положенными) копьями и турнир — сверстники; оба они восходят к одной и той же эпохе, а именно к той, в которую жил Жефруа. Трудно не усмотреть корреляции между этими параллельными и одновременными феноменами.

«Французское» происхождение турниров не может быть поставлено под сомнение. В середине XIII века английский хронист Матвей Парижский называет их «французским новшеством» и раскрывает их содержание посредством латинского термина «hastiludium» — «военные игры». Эти строго кодифицированные игры, допускавшие использование лишь легкого копья, тем не менее стоили жизни Жефруа де Мандевилю в 1216 году. Слово турнир далеко не сразу вошло в оборот для обозначения этих рыцарских встреч. Впервые его произносит в 1157 году епископ Оттон Фрейсигский по поводу «военных упражнений, которые ныне в просторечии называются турниром»; стоит добавить: «военные упражнения», о которых упоминает епископ, имели место в 1127 году. К этой дате турниры получили уже очень широкое распространение, хотя это имя еще оставалось малоупотребительным, что и отражено в решениях церковных соборов, которые в период 1130–1179 годов неоднократно осуждали турниры, называя их, однако, иными именами. Если поверить Ламберу из Ардра, граф Рауль Гизнейский курировал турниры во Франции в 1036 году; в одном из них он и нашел свою смерть: пронзенный копьем, он был потом добит лучниками, которые ограбили умиравшего. Не исключено, что со второй половины XI века такие встречи принимают разнообразные формы — от наиболее распространенной «свалки» до поединка, которому предшествовал строго сформулированный и обстоятельный вызов, и мода на который пришла вместе с XV веком.

Рассказывая о прибытии крестоносцев в Константинополь (1098) Анна Комнина подчеркивает их неотесанность и корыстолюбие. Один из вождей этих варваров даже уселся на императорском троне, а на вопрос базилевса, кто он такой, представил себя благородным и непобедимым франком, причем поведал следующую историю: «…недалеко от места моего рождения есть перекресток, а рядом с ним — храм, очень древний. Всякий, кто имеет желание биться на поединке, заходит и располагается в этом храме и в ожидании партнера испрашивает у Бога помощь. На этом перекрестке я пробыл очень долго, томился в безделии, надеясь на встречу с тем, кто отважится принять мой вызов, но так никого и не дождался».

Уже здесь легко различить черты, характерные для «подвигов» (faite d'armes) XIV и XV веков; рассказ же этого рыцаря предвосхищает многие эпизоды из рыцарских романов XII–XV веков — например, нечто очень похожее можно обнаружить в «Рыцаре Льва» Кретьена де Труа (ок. 1130 — ок. 1190).

Итак, исторические корни турниров переплетены, но уводят они исследователя в разные стороны — и к боевой подготовке, и к «Суду Божьему», и к военным играм, и к вызову на поединок, и к практике заранее условленной «встречи» бойцов из противостоящих лагерей.

Турниры на подъеме, XII–XIII века

Турнир появляется на страницах литературных произведений XII века — сначала рыцарских романов, а затем и рыцарской эпической поэзии (chansons de geste) — главным образом в форме всеобщей «свалки» (la mêlée). Именно так он описывается в «Романе о Фивах» у Кретьена де Труа, у Марии Французской. Истории известны многие турниры такого рода, особенно те, которые устраивались в последней трети XII века в приграничных областях. В них часто участвовали молодые рыцари, свободные от вассальной службы, как, например, Гильом ле Марешаль, но также — и государи, искавшие подвигов или вербовавших под свои знамена рыцарей. К последней категории относились граф Фландрии Филипп и даже английские короли: «Молодой король» Генрих был одним из турнирных «чемпионов», там же добивались первенства позднее Эдуард II и Эдуард III. Французские же короли, напротив, в XII–XIII веках никогда в состязаниях не участвовали.

С начала XII века увлечение турнирами было огромно, особенно в северной Франции: в период с 1170 по 1180 год, по словам Гильома ле Марешаля, ежегодно проходило в среднем до полутора десятков ристалищ. В 1179 году большой турнир в Ланьи по поводу коронации Филиппа Августа собрал, помимо прочих, 14 герцогов и графов. Отсюда турнирная мода последовательно распространяется во всех направлениях, демонстрируя собой триумф рыцарства и его идеологии: именно в турнирах рыцарство находит свое наиболее зрелищное воплощение. Со второй половины XII века турниры входят в моду в англо-нормандской Англии, в Германии, северной Италии. Южная Франция (Лангедок), напротив, чуждалась этой моды до XIII века, то есть до той поры, когда была завоевана северофранцузскими баронами. В Австрию мода эта проникла несколько раньше: так, рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн проехал через Тироль, Австрию и Богемию (1225–1227), чуть ли не в каждом городе на своем пути принимая участие в показательных боях на копьях. Испания, как кажется, турниры игнорировала до начала XIV века, но примерно с 1330 года они и там проводились с размахом, приобретая при этом местные причудливые формы.

Каковы причины столь широкого распространения турниров и увлечения ими? В объяснение выдвигается ряд причин. После запрета частных войн усилившейся центральной властью турниры в мирное время служили единственным законным выходом для естественной мужской агрессивности. Их польза в плане боевой подготовки была вполне очевидна — по крайней мере для XII–XIII веков. Лишь позднее, в XIV–XV веках, она становится сомнительной… Но это уже тема для особого разговора.

В XII веке турнир и война были связаны между собой теснейшим образом. Правда, в 1138 году Жефруа де Монмус (Geoffroy de Monmouth) различал поединок, имевший чисто военный характер, и организуемые при дворе игры, военный характер которых был сильно смягчен и участники которых должны были прежде всего проявить свою ловкость в имитации боевых столкновений. Историк также обязан не смешивать ограниченную военную операцию, включавшую в себя и элементы тренировки, с «встречами» строго обусловленными, имевшими преимущественно зрелищно-игровой характер. Большие турниры со «свалкой» в XII веке представляли собой компромисс между этими двумя тенденциями. Они включали в себя и военные упражнения, и вполне реальное боевое столкновение, и игру, в которой можно было выиграть и проиграть. К тому же это были одновременно как светские, так и народные празднества. Сочетание упомянутых черт раскрывает главные причины популярности турниров.

Их утилитарно-военный аспект не вызывает сомнений. По меньшей мере до середины XIII века турнир мало отличался от подлинной войны. Эта организованная «встреча» объединяла все компоненты действительной битвы: к назначенной дате в указанном месте, в окрестностях города, где проживали устроители турнира и большая часть его участников и зрителей, собирались другие участники — те, кто добровольно пожелал ответить на вызов и принять бой. Таким образом, специально по этому случаю разбивали два лагеря — хозяев и гостей. Перед началом турнира его участники размышляли о том, к какому лагерю им примкнуть, так как лагерь хозяев был открыт и для гостей. Выбор зависел по большей части от симпатий и антипатий разного порядка — этнических («национальных»), региональных, политических и иных, причем он был связан с определенным риском. Так, Жильбер Монсский (Gislebert de Mons) повествует о том, что в последний момент Бодуэн из Эно (Hainaut, провинция во Фландрии. — Ф.Н.) выбрал французский, а не фламандский лагерь, против всех ожиданий графа Фландрии. Жильбер объясняет такое решение двумя мотивами: во-первых, французы по численности уступали фламандцам, и их следовало поддержать; во-вторых, Бодуэн… не переносил фламандцев. Филипп был настолько потрясен и оскорблен этим «предательством», что «велел всем конным и спешенным рыцарям сражаться без всякой сдержанности — как на войне». Видя, что Бодуэн покачнулся в седле, один из его соратников Жефруа Тюлан (Tuelasn) прорвался к Филиппу и нанес ему удар копьем прямо в грудь с небывалой силой, который едва не стал для того смертельным. Жильбер добавляет, что Филипп тогда попал в плен, но в последний момент ему все же удалось вырваться. Французы были признаны победителями.