Легенды мировой истории - Карина Кокрэлл Страница 39

— Нет, совсем не похож.

— Он молод? — снова спросила она.

— Нет, стар.

— Значит, он наверняка человек. А людей можно победить, если знать, как. — Она повернулась к Каратаку: — Ты тоже видел, как во время битвы они превращались в крепости?

Она спросила это с усмешкой, и Каратак не успел ответить, потому что тут уже все зашумели, ведь многие были в той битве. Кто говорил, что превращались, кто доказывал, что римляне просто смыкали щиты, и это у кельтов каждый в бою сражается сам за себя, а у них десять, тридцать, даже сто воинов бьются слаженно, словно один. Может быть, это боги римлян делают их одним целым во время битвы?

Боудикка подняла руку, и все смолкли.

— Если они просто смыкали ряды, то мы во время битвы должны отвлекать их друг от друга подальше и не давать сомкнуть щиты и превратиться в свои крепости. Значит, и нам нужно научиться биться в открытом бою вместе.

Каратак вдруг разозлился:

— Тебя не было в той битве, Боудикка! Ты не видела их. А я — видел. Поэтому запомни: мы никогда не сможем победить их в открытом бою. В открытом бою они — всегда сильнее. Мы победим их, только нападая из лесов тогда, когда они этого не ожидают, только поджигая их дома, лагеря, крепости, города. Убивая их, где бы они ни были. Чтобы они просыпались в страхе, весь день оглядывались в страхе и со страхом ждали приближения ночи! Мы будем нападать и нападать, пока за каждым деревом им не станет мерещится один из нас и пока мы не истребим последнего из них.

Воины одобрительно взревели.

— Римлян больше, чем листьев в лесу, — покачал головой Прасутаг. — Откуда ты знаешь, сколько их еще осталось в той земле, откуда они приходят? Что ты вообще знаешь о той земле? Ничего. Ты еще молод, Каратак, тебе еще нужно набираться мудрости…

Он посмотрел на Боудикку.

Та долго молчала, потом сказала грустно:

— Когда-нибудь ты тоже поймешь, Прасутаг, что ты для них, для римлян, — только пес и раб.

Прасутаг понял: она повторила слова Каратака. И только пожал плечами.

Всю обратную дорогу у него предательски щипало глаза, потому что больше всего на свете он хотел каждое утро видеть эту женщину и ее детей в своем доме, у своего очага. Но он знал, что этому не суждено быть. Потому что он увидел: Боудикка была у Каратака не просто подругой — она вообще больше не была той розовощекой, с припухлыми губами дочкой друида Катувела с острова Мона, на которой он когда-то женился. Теперь это была худая, красивая, одержимая женщина — и воин, и вождь. И к нему она — никогда не вернется.

Но Боудикка все-таки вернулась. Вот как это было. Шел десятый год римского завоевания. А со дня его последней встречи с Боудиккой — тогда, в лесу — минуло две зимы.

Не проходило теперь недели, чтобы Каратак и его повстанцы не нападали на римлян. Они даже осмелели до того, что ночью сожгли казармы в Камулодуне и перебили много легионеров. И терпение римлян кончилось. Они окружили войско Каратака и подожгли лес на огромной территории. Каратака захватили и — Прасутаг слышал разговоры в курии — в цепях увезли в Рим на галере.

Его тогда совсем одолела бессонница. Вот и в ту ночь он вдруг проснулся в своей богатой, просторной хижине. Лил дождь. В соломе крыши ворковали голуби. И тут сквозь шум дождя он явственно услышал отдаленный топот копыт. Ближе, ближе…

Он взял меч и стал у двери, готовый ко всему.

На подворье послышалось хлюпанье грязи под ногами, голоса. И вдруг окровавленный высокий катувеллан, пригнувшись в дверном проеме, внес в его дом бесчувственную Боудикку. Ее одежда тоже была в крови, предплечье глубоко рассечено ударом меча. Она тяжело дышала и вся горела в жару. Позади катувеллана стояли две бледные девочки с плотно сжатыми от страха губами. Одна из них, что помладше, была огненноволосой, как мать.

Поправлялась Боудикка долго. Она потеряла много крови, ослабела, и рана долго не заживала. Ее лечили женщины иценов — те, что принимали роды и знали силу трав. Прасутаг за время болезни жены привязался к ее дочкам, да и они теперь ходили за ним всюду, словно гусята.

А когда Боудикка совсем оправилась от раны, она сама пришла в его постель. Он чуть не задохнулся от счастья. И после стольких лет боли подумал: за что все-таки наградили его боги?

МЕСЯЦ ИВЫ

Каждый год в месяц ивы ^[81] Боудикка совершала паломничество к друидам и встречалась с отцом. И это беспокоило Прасутага. Но о римлянах они больше никогда не разговаривали. В племени Боудикка теперь сама исполняла священные обряды, толковала сны, полет птиц и поведение священных зайцев ^[82], и ее уже почитали как жрицу. Она ходила в луга собирать травы и потом долго стучала пестиком, изготовляя таинственные снадобья. Дочки вскоре с удовольствием стали помогать ей. Прасутаг опять купил ей в Камулодуне коня лучшей стати, но Боудикка не стала ездить на нем: конь невзлюбил хозяйку, да и «понимал» только язык римлян. Поэтому Прасутаг просто поставил его в стойло, чтобы конюхи кормили и чистили его, и сам забыл о нем.

Девчонки росли веселыми, дом целый день звенел их голосами, просторное подворье было полно кроликов, щенков, ягнят — дочки обожали животных. Младшая, огненноволосая, уже верховодила соседскими детьми, все звали ее Дьярег ^[83], а старшая была черноволосой, как ее отец, Каратак, и изящной, словно выточенной из дерева. Подрастая, она становилась все более задумчивой, отрешенной от суеты. Старшая обещала стать настоящей красавицей, и ее все чаще называли Халинн ^[84]. Она очень хорошо пела, и Прасутаг часто просил ее петь на праздниках, когда все ицены собирались в большом доме собраний недалеко от рынка в Вента Иценорум.

Обеих девочек он уже давно считал родными и хотел, как настоящий отец, обеспечить их жизнь в будущем. Потому он заплатил отличным ягненком толстому писцу-римлянину в курии, и тот нацарапал на куске светлой кожи множество черных значков. Прасутаг попросил его сделать странное — написать, что половину своей земли и всего добра он, вождь иценов Прасутаг, оставляет далекому римскому императору. Он не хотел, чтобы у его Боудикки когда-нибудь попросили обратно те монеты, что давали ему. А так, оставляя половину императору, он за все сразу расплачивался. И писец тоже серьезно сказал, что вот теперь — все по правилам. А про себя недоумевал и потешался: «Самого императора сделал своим наследником! Смех да и только, и кто поймет этих дикарей?!»

Все шло по-прежнему, разве что Прасутаг теперь все чаще болел, особенно зимами. И потому вскоре предоставил Боудикке решать все дела племени. Только подать в Камулодун возил сам и в курию ездил один: женщин туда римляне не допускали. Да и он опасался: кто-нибудь из них мог видеть ее когда-то среди повстанцев Каратака и теперь узнать.