Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов Страница 39

Как факт уединенный в русской истории и выходящий из круга обыкновенных органических условий русской жизни, письменные договоры Олега и Игоря с греками представляют и в ономастическом отношении явление отдельное, не подлежащее общим законам исторического русского быта. Здесь присутствие германо-скандинавского начала несомненно, хотя далеко не может быть допущено в том преувеличенном размере, ни при тех исторических условиях и значении, на какие указывают представители норманнского мнения. В чем же заключается это значение? Откуда явились те 12 или 15 скандинавских имен (я более допустить не могу), которые встречаются в договорах? Какой настоящий смысл договорной формулы «мы отъ рода рускаго»? Для разрешения этих вопросов необходимы, с одной стороны, определение отношений, в которых норманны состояли к варяжской руси как отдельные лица и как народ; с другой, точное по возможности изложение системы заключенных между русью и греками дипломатических актов.

Отношения норманнов к руси, как дружинников и товарищей по войне, нам уже отчасти известны. Вместе с Рюриком и, как увидим, еще до него появляются на Руси скандинавские воины промышленники; их было, без сомнения, довольно в дружинах Олега и Игоря. О составном разноплеменном характере русских и скандинавских дружин в IX–X веке сохранилось немало свидетельств; славянские и чюдские выходцы являются в скандинавских дружинах, как скандинавские, литовские, печенежские, угорские в дружинах варяжских князей.

Сын Никлотов Прислав воевал вместе с датчанами против руян; он был женат на сестре датского Валдемара. При Владимире стекалось в Киев множество ускоков-дружинников от норманнов и печенегов. Дружина Мстислава Владимировича, кажется, состояла преимущественно из хазар и касогов. Что при заключении мирных договоров храбрые в битвах избирались представителями своих набольших и в посольствах, сообразно с исторической необходимостью и понятиями века; норманн Сигвальд договаривается со Свейном от имени поморского Борислава; Эймунд является послом Ярослава и т. д. Народность дружинников (особенно при многочисленном составе посольства) не имела национального значения; мы видим Ятвяга в числе послов Игоревых. Заключение мирных условий, вероятно, предоставлялось одному или двум избранным лицам; остальные принимали участие в посольстве ради одного блеска и для получения подарков.

Дружинное, чисто воинское начало проявляется яснее и определеннее в характере похода и форме договора Олегова, нежели в Игоревых. Олег подчинил себе русские племена и мелких династов; но Русь еще далека от слияния с варяжским началом. Его послы-дружинники договариваются от его имени, от имени его бояр и сущих под его рукой русских князей; отдельных послов, представителей общих интересов Руси в лице каждого из членов-собственников и правителей новоустроенного общества, еще нет; дружина преобладает над государством; характер дружинника над характером владельца земли. При Игоре уже прежние князья вошли в состав новой монархии; их интересы неразлучны с интересами Игоря; военачальники и бояре поморские обратились из дружинников в наследственных обладателей земли; у каждого из них (так у Свенгельда при Игоре) есть свои сподвижники, приближенные; они-то являются частными послами в Игоревом договоре. Понятно, что в числе этих приближенных должны были находиться личности иноземные; при тогдашнем состоянии русского общества предприимчивых, бывалых дружинников, опытных в морском и ратном деле, было сравнительно более между вендами и норманнами, нежели между туземцами; их назначение послами было наградой за услуги, оказанные на войне; греки дарили послов; а до какой степени варварские народы дорожили подарками, известно; Аттила изобретал предлоги к посольствам для обогащения и вознаграждения своих приближенных. Вот почему, при исключительном славянстве княжеских и боярских имен, начало норманнское и вообще иноземное проявляется в именах послов-дружинников; сверх участия в добыче русские князья платили им греческими подарками.