Погружение разрешаю - Валерий Федоров Страница 39

Вот на эхолоте, установленном внутри «Омара», появилась черная ленточка. Она быстро поднимается кверху. Значит, до дна остается меньше сорока метров, а над головой – четыреста пятьдесят. «Иван, тормози!», – так и хочется сказать командиру аппарата. Но в управление аппаратом лучше не вмешиваться, Иван знает свое дело. Он гасит падение аппарата, рассчитывая на мягкую посадку. Это ему вполне удается, но струи воды от вертикальных винтов поднимают клубы мути. Со всех сторон нас окружает плотная желтоватая завеса, которую не пробивает даже мощный прожектор. Стрелка глубиномера замирает возле риски «500». «Отдохните ребята, – говорит Иван, – сейчас выберемся из этой мути».

Он включает насос и, откачав часть воды, придает «Омару» небольшую положительную плавучесть. Короткий бросок вперед – и мы выходим из облака мути. Воду лишь условно можно считать чистой: в ней плавает столько всякой всячины, что взор проникает никак не дальше трех метров. «Напоминает гороховый супчик, – думаю я, – но все-таки хочется что-нибудь сфотографировать».

Я напрягаю зрение, пытаясь заметить на границе света и мрака хоть одну рыбку. Ага, вот одна! Это некрупная камбала желтоватого цвета. Она окрашена под цвет грунта. «Вряд ли будет видна даже на цветной пленке. Кто еще тут живет, из тех, что покрупнее?» – размышляю я. Вот вижу кроссастера! Это морская звезда, похожая на солнышко. На палубе она выглядит очень красиво: красно-малиновая, с поперечно-полосатыми лучами. А тут, под водой, как и другие животные – однотонно-желтоватая.

Бац! Срабатывает забортная фотовспышка. Щелкнул наугад. Пусть будет желтый кроссастер, если нет ничего другого.

«Омар» медленно шёл вперед в полуметре над грунтом. Неопытному наблюдателю дно показалось бы почти безжизненным. Но мы-то с Анатолием Андреевичем уже не одну «собаку съели» за пятнадцать лет работы в подводных аппаратах, научились «вычислять» донных животных по косвенным признакам. Ясно, что в каждой дырочке сидит полихета (попросту, червяк). Все дно утыкано такими дырочками, значит, полихет тут тьма. Собственно, так должно и быть: грунт мягкий илистый, на таком всегда преобладает инфауна. Из некоторых дырочек высовываются красненькие ленточки. Это полихеты собственной персоной. По типу питания они относятся к грунтоедам. Ила вокруг – тонны, ешь вволю. Ну, а полихет едят камбалы. Вот и вся нехитрая донная пищевая цепочка.

Иногда попадаются дырочки большего диаметра, скорее норки. Прихожу к выводу, что выкопали их роющие актинии. А вот и сами актинии. Над грунтом поднимаются только их щупальца, все тело спрятано в толще ила. Батюшки, баобаб растет! Шутка, конечно. Это тоже актиния. Ее называют конской за большую величину. Этот экземпляр достигает сантиметров тридцати в высоту. Фоновый цвет беловато-желтый, ротовой диск кремовый. У этой актинии очень широкая подошва – так она не увязнет в иле.

А это что за «зверь»? Похож на лесного ежа, но не морской еж, это точно. Прошу Ивана сделать циркуляцию вокруг неизвестного объекта. Бац! Сработала вспышка. Может, получится что-нибудь на слайде? Присматриваюсь внимательнее. На первый взгляд «зверь» напоминает ежевидную актинию. Думаю: «Наверное, она и есть, больше некому».

Итак, картина с бентосом ясна, а вот с рыбой плохи дела. Кроме маленьких камбал, вспархивающих с грунта, словно птички, не видно больше ничего. Но нам-то нужна селедка или хотя бы минтай. «Боится нас рыба, – говорит Помозов. – Надо что-то предпринять». Альтернативный вариант только один: зависнуть в толще воды в режиме молчания.

Виноградов поднимает подводный аппарат метров на двадцать над грунтом и вывешивает его «в ноль». Выключаем все, что только можно. Воцаряются темнота и тишина. Держу фотоаппарат наготове. Проходит минут десять. Командир вдруг включает наружное освещение. Тут же срабатывает моя вспышка: бац! Провожаю взглядом уплывающую рыбку. «Кто это был? селедка? молодь минтая? взрослый минтай?.. Кто ее знает! Проявлю пленку – посмотрим».

Всплываем еще на двадцать метров и проделываем ту же операцию. Получаем тот же результат: мелькнувший хвостик уплывающей рыбы. Решаемся на последний эксперимент: вообще не включать свет, а просто снимать в темноте наугад во всех горизонтах, записывая номера кадров и глубину, на которой они сняты. И пошла канонада: бац! бац! бац! Вспышка бухала, словно зенитное орудие во мраке ночи. Снимали с Помозовым по очереди: у кого-нибудь да получится.

После погружения мы скорее побежали в фотолабораторию. Смотрим еще мокрые пленки. Опять рыбьи хвосты, бока, головы… И вот, наконец, удача. На одном негативе получился красавец-минтай в полный рост. Негатив был черно-белым, но для нас это неважно. Важно, что рыба была узнаваема.

После проявки всех пленок мы пришли к выводу, что минтай (взрослые рыбы и молодь) занимает всю толщу сравнительно теплых тихоокеанских вод. Сельдь держится ближе к берегу исключительно в холодных охотоморских водах, температура которых ниже нуля. Таким образом, нулевая придонная изотерма четко разграничивает районы скоплений минтая и сельди в придонных водах северной части Охотского моря.

Из всех наших наблюдений вытекала простая рекомендация для промысловиков: если разрешение дано только на добычу минтая, то в холодные шельфовые воды заходить не следует. Средство контроля самое обычное – «градусник» (штатный океанологический термометр). Вот такой простой (на первый взгляд), но важный практический результат был получен в итоге многочисленных погружений подводного аппарата «Омар» в зимнем Охотском море.