Заоблачный Царьград - Владимир Ераносян Страница 39

Попав в плен к агарянам, он принял веру магометан. По его словам, он пошел на хитрость и сделал это для того, чтоб остаться в живых, чтобы мусульмане доверили ему выполнение деликатного поручения и отпустили. Но вернулся он в Киев не только вследствие прямого содействия агарян, но больше из-за собственного раскаяния. Однако это самобичевание не отменяло выполнение Кнутом поручения самого халифа, доверившегося ему лишь после поручительства какого-то праведного старца-аскета.

История казалась невероятной, но Кнут наверняка не лгал. Его глаза источали искреннюю боль. Когда он говорил, то смотрел прямо и не боялся смерти. Он поведал о вероломстве ромеев. Но было видно, что прибыл он с твердым намерением не только рассказать правду, но повиниться перед братьями за трусость и предательство богов, а главное, доказать им, что не поступился честью. Кнут выбрал для этого чудовищный способ, о котором до поры до времени умолчал. Но князь предполагал, что речь может идти лишь о совершении жертвоприношения в честь Одина.

– Рассказывай все подробно! – приказал князь Кнуту, собрав воевод и варягов в бражном зале. Он уже слышал рассказ, но пожелал, чтобы он прозвучал снова, во всех красках и деталях, из первых уст.

Кнут прокашлялся, перед тем как изложить все, что хотел донести. Попросил принести кинжал, масло и горящий факел. Никто, кроме князя, не знал, зачем, но стражники исполнили его просьбу.

– Мы прибыли к василевсу и встали на якоря возле прекрасного острова Крит, усыпанного золотым песком и утыканного пальмовыми рощами… – начал свой рассказ Кнут, прерываясь на долгие паузы, словно проталкивая комок в горле и глотая воздух. – Там засели агаряне, и их войско было несметным. Ромеи ничего не могли сделать, все высадки заканчивались их паническим бегством. Агаряне осыпали ромеев градом камней и копий со скал, а их легкая конница и всадники на верблюдах добивали с флангов…

– Дальше, что было дальше? – Игорю не терпелось увидеть реакцию варягов на то, что ужаснуло его самого.

– И тогда василевс призвал нас, варягов-наемников, которым были обещаны земли в лен на этом райском острове. И золото. Много золота… Мы должны были атаковать там, откуда агаряне не ждали, чтобы отвлечь их основные силы от укреплений. И нам это удалось. Мы обогнули остров на драккарах и высадились под покровом ночи со стороны финиковой рощи, там, где не было скал. Но мы не застали врага врасплох. Дозорные агарян обнаружили нас на подступах, и войско халифа обрушило всю свою мощь на наш отряд. Они выстроили свое войско полумесяцем. Мы ринулись на них, сомкнув щиты и продвигаясь под градом стрел. Но они не приняли бой! Мы углублялись, а они отходили. Их центр отдалялся, а фланги медленно смыкались позади нас. Так мы оказались полностью окруженными. Они бросали копья со всех сторон. Мы держали стену не меньше часа, уверенные в том, что василевс атакует позиции агарян на скалах и скоро придет подкрепление. Но натиск усиливался, их верблюды пробили брешь, и нас накрыла целая лавина агарян, а подмоги все не было. Половина дружины полегла.

– И что было дальше? – поторопил князь, уже слышавший всю историю.

– Мы попытались пробиться. Ценой огромных жертв мы отступали к морю, чтобы под прикрытием берсерков попасть на свои драккары, но мы увидели, что часть из них уже горит. А оставшиеся поджигают с хеландий и дромонов. Наш флот уничтожили.

– Кто? Кто уничтожил драккары? И что стало с вами? – Князь требовал четких ответов. Варяги не любят недомолвок. Они должны были услышать всю правду вслух.

– Мы отбивались от преследователей, но не верили своим глазам, глядя в сторону моря. На кораблях неприятеля, что жгли наш флот, мы разглядели не черные флаги халифата, а знамя василевса. Он предал нас. И нас всех перебили. Агаряне глумились над трупами, поднимая их на пики, привязывали к верблюдам раненых и гарцевали на своих скакунах вдоль берега, пока мои братья не захлебнутся или не разобьют головы о камни. А затем они рубили головы мертвым и сажали на копья! Они добивали всех. Добили бы и меня, потерявшего в бою руку. Но меня не убили…

– И почему же они пощадили тебя? – глядя поверх рассказчика, в сторону обомлевшей от вестей толпы воевод и ратников, вопрошал князь.

– Потому что я бросил доспехи и топор и поплыл в море, гребя уцелевшей рукой… Сперва они пускали мне вослед стрелы, но потом агарян одолело любопытство. Ведь я плыл в никуда. Наши корабли горели, а на борт дромона ромеев меня бы не подняли, греки пустили бы в меня стрелу или дождались бы, пока я утону… И тогда я вернулся и вышел из моря безоружный. Я побежал на агарян изо всех сил, желая отдаться в руки Одина, но прежде унести с собой хотя бы одного мусульманина! Я мечтал о смерти в бою, хотел задобрить богов, пасть как воин… Но меня сбили с ног и принялись избивать сапогами. До тех пор, пока их военачальник не остановил истязание. По его приказу мне прижгли рану и выходили. Я не понимал причины, почему меня оставили в живых. Но потом мне сказали, что я должен стать гонцом и поведать князю о предательстве ромеев, чтобы настроить князя против новых союзников. Он отдал меня в руки лекаря-суфия, подвижника ислама, который объяснил мне основы новой веры, а также сказал, что мне не помогут добраться до дому и, скорее всего, убьют, если не поверят, а поверят мне только в одном случае – если я приму ислам и поклянусь Аллахом. Я отказался. И меня бросили в трюм большого корабля, долго держали на цепи. Я жил во мраке и потерял счет дням. Ел помои. Меня снова истязали. И я пал духом, призвал на помощь их бога и согласился на обрезание. Суфий свидетельствовал перед халифом, что я преобразился и готов исполнить поручение. И вот я здесь…

– И что это может отменить? – разнервничался воевода Свенельд, понимая, к чему клонит князь. – Что может изменить свидетельство труса, предавшего своих братьев и богов?! Ты объявил войну устами княжича, и мы разослали гонцов во все веси, чтобы пополнить войско смердами, хотя должны были отбыть тотчас в Хазарию. Что теперь?

Князь никак не отреагировал на реплику воеводы, помешал это сделать Кнут. Калека сбросил с себя лохмотья, представ полностью обнаженным, оттянул свой детородный орган единственной рукой, в которой умудрился одновременно зажать кинжал, отрезал его и бросил перед ногами вместе с окровавленным клинком, затем облил себя маслом и поднес факел.

Он горел у всех на глазах, как горшок со смолой, и сперва никто даже не пытался его потушить. Кнут стоял весь в огне и продолжал говорить, изнемогая от ожогов и боли, но стараясь донести свои последние слова отчетливо и громко:

– Отвергаю бога мусульман! От имени наших богов призываю покарать христиан и их царя! Они предали нас! Жертвую собой в доказательство истины. Предаю себя в руки Одина ради Вальгаллы и победы над Царьградом!

Князь и все собравшиеся не проронили ни слова, пока обуглившийся труп Кнута почти не истлел. Только после этого кто-то принес ведро с водой и вылил его на золу.

– Вода его уже не спасет, – цинично заметил Свенельд.

Игорь же сорвал копье со стены и выкрикнул в толпу:

– Вы хотели войну! Вы ее получили! Мы идем на Царьград во имя мести!