Калиостро - Елена Морозова Страница 39

«— В какую игру играешь? — В жмурки. — Малые дети играют? — И малые, и большие. — Каковы те большие дети? — Те, кои, беспрестанно обманывая других, многократно сами в обман вдаются» (Екатерина II).

«…Вступил в масоны — по любопытству и тщеславию; роботы в них почитал игрушкою; брат в воображении, а в существе вельможа; для человека, некоторые понятия в науке имеющего, все в масонах наших деяние кажется игрою невеликого разума или по крайней мере мне казалось игрой людей, желающих на счет вновь приемлемого забавляться, иногда непозволительно и непристойно» (И. П. Елагин).

В июне 1779 года граф и графиня Калиостро прибыли в Санкт-Петербург и поселились в самом центре города, на Дворцовой набережной. Восхищенный Зимним дворцом работы Растрелли, Калиостро про себя посетовал, что неподалеку от такого великолепия находится темница Петропавловской крепости. «Почему великим государям непременно нужны бастилии?» — думал он, и по спине его бежали мурашки. Правда, бастилия Северной Семирамиды была не столь устрашающа и производила впечатление скорее обширной пустоши, обнесенной издали кажущейся невысокой стеной. И над этой стеной возвышались не мрачные башни, а изящный золоченый шпиль храма Святых Петра и Павла. Странной северной ночью, когда все видно как днем, Калиостро, созерцая крепость и устремленные в небо остроконечные навершия храмов, вряд ли мог предполагать, что спустя десять лет служители другого храма упрячут его в свою бастилию. Ибо не было ни единой малости, с помощью которой духоповелитель Калиостро мог бы провидеть собственное будущее.

Для вящей презентабельности Калиостро решил использовать патент полковника (он все еще питал слабость к этому чину) испанской службы графа Феникса (сохранившийся у него со времен дружбы с проходимцем Альято); Серафина же, не отставая от мужа, утверждала, что происходит из графского рода Санта-Кроче. Супругам казалось, что чем больше звонких титулов, тем легче завоевать здешнее общество. А чтобы вернее войти в местный масонский круг, Калиостро привез с собой рекомендательное письмо от фон Ховена к его земляку и масону Карлу Генриху Гейкингу, служившему в то время в императорской гвардии.

«Около этого времени в Петербург прибыл известный Калиостро, прямо из Митавы, где он всем вскружил голову. От фон-дер-Ховена он имел ко мне рекомендательное письмо, которое непосредственно по своем приезде мне передал. Так как он заговорил на плохом французском языке, то я ответил ему по-итальянски. Его речь на этом языке и выражения, которые он употреблял, свидетельствовали о человеке низкого происхождения и весьма малого образования. Он пригласил меня посетить его жену, графиню, которую он называл гроссмейстериной ордена “de l’Adoption”. Дорогой он мне сообщил, что графиня, его жена, — урожденная княжна della Croce, и нахвастал массу вздору, не хуже клоуна ярмарочной труппы.

Жена его по внешнему виду была особа перезрелая, красноватые глаза ее свидетельствовали о пролитых слезах, а осанка ея и речь, менее вульгарная, чем у мужа, выдавала одну из тех жалких комедианток, которых заставляют плясать против воли.

— Обними, — закричал он ей исступленным голосом, — этого именитого брата; он нашего ордена!

После короткого обычного разговора К сказал:

— Я приехал для того, чтобы видеть великую Екатерину, эту Семирамиду севера, и чтобы распространить великий (он особенно любил употреблять слово великий) свет здесь, на востоке. Воспитанный в пирамидах Египта, я получил сокровенныя науки и состою главой князей Р*** Л***

Он поднялся, показал мне звезду и красную чалму.

— Вот знаки моего звания, — сказал он.

Я посмотрел на звезду; это была просто звезда ордена Станислава, с которой был снят шифр короля, а на место его была вставлена красная роза. Я позволил себе заметить, что это была Станиславская звезда, если не считать только розы. Он как будто слегка замешался, но скоро оправился.

— Вы правы, — сказал он. — В действительности мне ее дал брат Г***, так как мою звезду у меня дорогою украли. — Знаете ли вы это? — произнес он тоном насмешливого превосходства.

В руках у него был лист бумаги, покрытый каббалистическими иероглифами, подобными тем, которые я видел у алхимиков Бернарди, Дету, Шлиха, Пуца и др.

— Мне неизвестно значение этих иероглифов, — сказал я, взглянув на лист, — но если вы желаете, я вам принесу завтра десяток таких листов, из которых вы так же, как и я, ровно ничего не поймете.

— Я прощаю вам, — возразил он, приняв оскорбленный вид, — ваше неверие и ваше невежество. Несмотря на ваше звание франкмасона, вы еще дитя в ордене. Но если бы я захотел, — прибавил он тоном настоящего ярмарочного крикуна, — я бы мог привести вас в дрожь.