Инна Чурикова. Судьба и тема - Алла Гербер Страница 39

— У нас трагическая страна, и столько шекспировских сюжетов в сегодняшней литературе, мощных современных сюжетов.

— Я думаю, да. Надо читать. Жадно читать.

— В конце концов, вы сыграли в свое время Уварову в «Прошу слова». Это была классическая трагическая роль. На грани сатиры и трагедии. Она, Уварова, порой нелепа, смешна, а порой вызывает острое сочувствие, до слез.

— Я должна сказать, что я открываюсь, благодаря драматургии. Хотя я испытывала невероятный восторг от гоголевской Свахи! Невероятный восторг! Мне нравился этот молодой Гоголь, ему же тогда было, господи боже мой, двадцать с хвостиком. Он веселый был. Фамилии его волновали там разные. Между нами, сначала мне не очень нравился этот спектакль. Он громкий какой-то был. А потом — разошлись, разыгрались. Мне нравился очень Олег, ну, все было славно. И Олег, и Броневой, и Абдулов, и Саша Захарова.

— В том составе спектакль был искрометный. Зал сотрясался от смеха.

— Я много там взяла в костюм, придумала эти ботинки большие, юбку. Мне очень это нравилось.

— Инночка, как юбилей будете отмечать?

— Я приглашаю сто пятьдесят человек по пригласительным билетам, и мы должны разместиться и выпить чарку за меня, и больше ничего. Весь театр, всех рабочих, гримеров — я же с ними работаю. Ребята покажут капустник. Если кто-то чего-то захочет сказать, что совершенно необязательно. Сказать, или спеть, или еще что-то — пожалуйста.

— А на столах что-то будет?

— Ну, конечно!!! Выпить, закусить. Хочу всех своих режиссеров, кто жив еще, позвать. Кого люблю, ценю, всегда благодарю за нашу общую работу — Галина, Криштофовича, Бортко, Никиту Михалкова, ну, в общем, всех, с кем работала. О каждом можно говорить отдельно и долго. Тодоровского вот нет. А Миру Тодоровскую, Колю Бурляева тоже позову. Обязательно Женю Миронова, Чулпашу, Дину Корзун, если она здесь будет. Я даже хотела Говорухина, он же мой режиссер, хотя у нас с ним не сложились отношения. И Меньшова, с которым у меня тоже не особенно сложились отношения на этой «Ширли-Мырли». Он меня абсолютно не понял. Он считает, что я с таким трудом «рожала» роль. Он где-то об этом сказал. Он сказал, что если Табаков сразу делал то, что надо, то Чурикова вообще не понимала, что надо делать. А у меня настолько было свое, абсолютно свое решение, «Я» — «в предлагаемых обстоятельствах», а он хотел буффонаду. Он хотел чистый гротеск. И он меня поворачивал в этот гротеск. И я поняла, что если я не буду так гротескна, как он показывает, у нас с ним вообще дело не заладится. А потом я была ему даже благодарна, что он втянул меня в эту буффонаду, в этот гротеск, а я все равно была в предлагаемых обстоятельствах.

— А помните, как на Новый год мы смотрели и хохотали?

— Да, хохотали! Я должна сказать, что для меня у этого фильма есть своя биография. Когда я смотрела его первый раз, мне казалось, он очень длинный. Я думала: как можно снимать комедии такие длинные? Потом прошло какое-то время, опять смотрела и… хохотала, ну, просто умирала от хохота, и мне не показалась картина длинной. А когда я смотрела в третий раз, то меня поразили совсем другие вещи, финал, когда мы все вместе: и негры, и русские, и евреи, и китайцы, и глупые, и умные — все сидят в самолете и поют про Русь-матушку.

— Что же с Русью, по-вашему, будет дальше?

— Не знаю. Иногда просто оторопь берет. Взять хотя бы Думу.

— Ну, Думе до всего дело. До сексуальной ориентации, интернета, курения, алкоголя, профессионализма актеров. До всего, кроме.

— Кроме промышленности, сельского хозяйства, медицины. У нас с медициной катастрофа! Мы же боимся больниц, я боюсь…

— Я тоже боюсь врачей. Что вам говорить, вы же знаете, что со мной сотворили.

— Ну, это же катастрофа, это же беда! Посмотрите, показывают врача, который обиделся на человека, которому сделали шунтирование.

— Да, и ударил его.

— Да, и ударил! Тот ничего не может!

— Он его просто искалечил!

— Нет, он убил его! Ему давно уже сделали это шунтирование, а он лежит, бедный, прикованный к кровати. А этот «врач» его бьет. Ну, хорошо, ну, он противный, бред говорит, но ты же врач! Возьми себя в руки да не слушай. Выпей рюмочку, успокойся. Ты — врач!

— Ин, а никогда не было чувства, что недоиграли, недолюбили?

— Я не занимаюсь анализом. Я как-то странно живу. Мне даже и неприятно это все. Думаю: «Что же я так? Надо итоги подводить!..»

— Пора?

— Вы знаете, мне все кажется, Господи, прости меня, что семьдесят лет — это совершенно несерьезно, это не мое, не моя история. У меня нет этого. Я недавно узнала, что Курская битва со мной одного возраста! Ей семьдесят лет, и мне — семьдесят! Но она уже случилась, а я еще нет.