История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - Август Мюллер Страница 39

Вероятно, курейшиты были предуведомлены и о расположении своих противников, и о значительном ослаблении отряда вследствие отступления «лицемеров». Храбро двинулось войско мекканцев вперед, повернув спиной к городу, фронтом к горе, направляясь прямо на позиции мусульман. Внимательный наблюдатель мог бы сразу подметить много резких особенностей, отличавших оба войска. С одной стороны наступают нестройные, но веселые толпы язычников, а перед ними кучи женщин бьют в бубны, распевая старинную воинскую песенку:

Мы дети героев

И нежимся издавна,

Подбодряем идущих вперед ^[90]

И пугаем отступающих.

С другой стороны — боевой железный строй бесстрашных бойцов веры, услышавших только что вещее, сулящее им победу или утехи рая слово того, которого сам Бог послал им, и все они проникнуты пылом неодолимой храбрости. Тут готовятся столкнуться друг с другом представители двух миров в числе нескольких тысяч человек.

Вблизи неприятеля женщины повернули назад и удалились за фронт своих войск; из рядов мекканцев выдвинулись первыми Абу Амир, бежавший из Медины ханиф, вместе со своими сотоварищами. Он обратился с речью к своим землякам из племени аус, отговаривая их драться, но те прогнали его громкой бранью. Затем начались обычные в этих случаях единоборства: бились на этот раз особенно вокруг знамени курейшитов. Носить его было почетной обязанностью Абд ад Даров. Когда знаменосец Тальха, сын Абд Аль-Уззы, пал от руки Алия, знамя подхватил его брат. Так, защищая его, были убиты, один за другим, девять героев семьи. Наконец Суваб, раб, ради спасения знамени жертвует собою: когда отрублены были у него сначала правая, а потом и левая кисть, охватил он древко окровавленными обрубками и бросился вместе с ним наземь, закрывая его своим туловищем. При этом он воскликнул, обращаясь к трупам господ своих: «С меня, кажется, достаточно!» Тут настиг его последний удар неприятельской сабли. И в других местах бой клонился большею частью в пользу мусульман. Тщетно Халид, сын Валида, из дому Махзум, впервые показавший здесь свой недосягаемый военный гений, сделавший его величайшим из всех полководцев арабов, покорителей мира, упрямо старался со своей конницей обогнуть неприятеля с левого фланга. Стрелки Абдуллы исполняли добросовестно свое дело и постоянно их отражали. Наконец ряды мекканцев заволновались, отряду правоверных удалось пробить их строй. Казалось, наступало полное поражение. Но победители подошли к богато изукрашенному лагерю, глаза их разгорелись, в жилах борцов веры заговорила вдруг арабская кровь. В одну минуту позабыли они свой страшный воинский крик «Бей! бей!», на всех полях сражений наводящий ужас на неверующих. Победители бросились грабить богатую добычу. С высоты своей стрелки заметили это. Непреоборимый страх сжимает сердца превосходных воинов, страх не участвовать в дележе добычи. Ни увещания, ни угрозы Абдуллы на них более не действуют; за исключением лишь немногих, покидают все в диком беспорядке свой пост и устремляются вниз на мекканский лагерь. Со спокойным самообладанием прирожденного полководца присматривался Халид к ходу сражения; с быстротою молнии схватывает он удобный момент, опрокидывает немногих стрелков, оставшихся верными своему долгу, и с яростью набрасывается на открытый фланг мусульман. При виде этого и остальные курейшиты вламываются с возобновленным пылом в ряды правоверных, расстроенных таким неожиданным оборотом. Самые храбрейшие из лучших мухаммеданских воинов не в силах восстановить порядка. Пока Хамза во главе кучки самых отчаянных тщетно, подобно льву, бросался во все стороны, другие были отброшены течениями боя в разные стороны. Сам пророк, окруженный немногими правоверными, очутился в густой толпе мекканцев. Он защищался, насколько у него хватало сил, а остальные кругом старались лишь прикрыть его своими телами; его закидали каменьями; один из них раздробил нижний передний зуб справа, обе чешуи шлема вошли глубоко в щеки, повреждено было также и колено. Одну стрелу, пущенную прямо в пророка, перехватил на лету рукой Тальха, сын Убеидудлы; но в это же мгновение сабельный удар свалил Мухаммеда с ног, и он скатился в находящуюся рядом яму. Все думали, что он погиб. Невзирая однако ни на что, Тальха продолжал сражаться, пока, оглушенный раной в голову, не свалился и он как сноп. Тогда раздался отовсюду крик: Мухаммед убит! Большая часть правоверных, обезумев от ужаса, бросилась в ущелье вверх по горе, а неприятели, торжествуя полное отомщение, мало-помалу стали покидать поле сражения, считая цель похода достигнутой. Меж тем маленькими группами собирались исподоволь правоверные. Опрокинутый ударом меча, но не раненый Мухаммед приподнялся наконец и был поспешно увлечен своими по ущелью вверх в безопасное место. Там, наверху, собирались постепенно с поля сражения рассеянные паническим страхом, за исключением некоторых, нашедших себе дорогу в Медину. Из уст в уста перелетала радостная весть-. «Посланник Божий спасен!» Недолго пришлось хвастаться Ибн Камню, меч которого поразил Мухаммеда. Вслед за вестью об умерщвлении исконного врага Мекки успел проникнуть в лагерь курейшитов и слух противоположного свойства. В бешенстве Абу Суфьян поскакал, попирая копытами трупы убитых, на гору и остановился на расстоянии звука человеческого голоса. Ему прокричал Омар, что пророк не убит и со временем ему отомстит. «Ну и прекрасно, встретимся опять, через год, при Бедре!» — воскликнул язычник. Ему в ответ послышалось с горы: «Будь по-твоему, встретимся там».

Если принять во внимание, что неверующие счастливо избежали наихудшего, становится весьма понятным, что они имели полное основание торжествовать. Вся потеря их не превышала 27 человек, тогда как 74 мусульманские тела покрывали поле сражения, меж ними Хамза, дядя пророка, «лев ислама». Раб негр, по имени Вахшии, навыкший в своей африканской родине обращаться с коротким дротиком, пронизал его своим оружием насквозь в то самое время, когда тот бросился прямо на него. Говорят, что Хинда, жена Абу Суфьяна, дочь Утбы, павшего от руки Хамзы при Бедре, злобно надругалась над его телом, изуродовав его самым постыднейшим образом. Историки прибавляют, что дымящуюся печенку, вырезанную Вахшием, она рвала зубами. Вот почему сын ее Му’авия, на которого всякий набожный мусульманин считает своею обязанностью клепать всякий вздор, получил позднее прозвание «сын пожирательницы печени». Без сомнения, все это лишь фантастические выдумки, плод озлобления мусульман к дому Омейи, хотя надругательства над трупами убитых неприятелей случались и прежде в истории арабов. Упоминания о них встречаются нередко в летописях, да и нет никакого основания обвинять арабов в особенном зверстве, если вспомним, что черногорцы-христиане даже в XIX столетии поступали ничуть не лучше с убитыми неприятелями. Насытившись мщением, мекканцы подобрали своих раненых и убитых и отправились преспокойно в обратный путь. Они даже не пытались овладеть городом, не захотели далее тревожить мусульман в их убежище, на Оходе: чтобы осмелиться на первое, они были не настолько сильны, к тому же им не было никакого расчета нападать на «лицемеров» и иудеев; и нападение на Оход было предприятием довольно рискованным: правоверные легко могли найти по горам путь к отступлению в Медину, между тем пришлось бы напрячь все силы на продолжительную и утомительную партизанскую войну. Сверх того изнеженные господа мекканцы если и победили, то вовсе не для того, чтобы налагать на себя все новые и новые тяготы и лишения; ничего подобного, вероятно, им и не снилось. За Бедр отомщено было вполне, неприятель потерпел значительное поражение: много лучших воинов у него пало. По арабским понятиям этого было слишком достаточно, а о том, что будет дальше, никто и не помышлял. О политике, обдумывавшей ходы вперед, за исключением Мухаммеда и его окружающих, едва ли кто имел понятие в тогдашней Аравии. И потянулись добрые курейшиты назад к себе на родину, ликующие и беззаботные.