Реубени, князь иудейский - Макс Брод Страница 39

Он нежно смотрел на спящую Монику. В окно доносилась из трактира глупая оргия, а здесь все было тихо и невинно.

«Я не отвергаю предложенную пищу, я завоевал свое счастье, свою жену. — Не без греха. — Потому что иначе, может быть, и нельзя. Нельзя совсем без греха. Но я не хочу идти дальше. Не хочу больше неправды и обмана! Пусть теперь покажет себя унаследованная от предков строгость нравов».

Показавшаяся из-за облаков луна осветила ему стройное тело спящей нимфы. Узкая рука, с которой соскользнул рукав, лежала на белокурой головке. Его охватило чувство блаженства.

«Не лишиться этого и остаться все-таки хорошим. Какой узкий путь, какая жуткая опасность справа и слева».

Но ему казалось, что он нашел этот узкий единственный путь.

Его уверенность исчезла, когда они на следующий день вошли в комнату Герзона. Герзон ночью умер.

В открытое окно залетела птичка и сидела на подоконнике у самого изголовья кровати и радостно чирикала навстречу солнцу рядом с недавно умершим, страстная душа которого, казалось, устремлялась к небу в волнах этой песни.

Моника громко молилась — Давид еще никогда не слышал, как она молится. Она казалась ему более чуждой, чем когда-либо.

— Агасфер успокоился, — тихо и благоговейно сказала она.

Это заставило его прийти в себя.

— Где мы его похороним?

— Надо позвать священника.

Мессия Ашер Лемлейн — на христианском кладбище! Эта мысль показалась ему издевательством над мечтателем, который обещал, что все церкви в один миг рушатся в полночь, знаменуя пришествие Мессии.

Он постарался объяснить ей, как умел. Но что же делать! Только теперь он сообразил, что за все время после своего бегства из Праги он ни разу не встретил еврея. Кругом на большом расстоянии нигде, кроме Праги, не было еврейских общин. Он был один, затерявшийся среди сотен тысяч чужих и врагов — один с трупом.

Но никогда не унывающая Моника нашла выход. Вырыть могилу в лесу! Лес принадлежит всем! Давид согласился с нею. Было только одно затруднение, — незаметно достать из сарая в саду хозяина кирку и лопату. Моника и это сумела сделать. Теперь осталось только найти не слишком отдаленное, но в то же время укромное местечко. Нужно было, чтобы их не застигли за этим опасным делом.

Они проработали с утра до вечера на тенистом холме в лесу, откуда видна была Эльба. Холм этот напоминал башню Герзона на берегу родной реки. Затем они выждали наступления ночи и, когда стало совсем темно, вытащили труп из комнаты, закутали его в плащ и снесли к могиле. Посох Герзона они воткнули в могилу вместо памятника.

В эту же ночь они хотели покинуть постоялый двор, где их странное поведение, несмотря на все меры предосторожности, могло обратить на себя внимание.

Они связывали свои вещи, как вдруг дверь в комнату распахнулась. При свете факелов стояли четверо ландскнехтов, а за ними испуганный хозяин и какой-то еще более испуганный крестьянин.

— Ни с места! — крикнул молодой белокурый парень, который, по-видимому, был у них вожаком. — Клянусь своим именем Ганса Зиндельфингера, — прежде чем вы выйдете отсюда, вы должны мне отдать петуха, которого вы вчера отняли у нас во время игры.

В этом требовании легко было отказать, потому что Моника отдала подыхающего петуха в харчевню. Хозяин подтвердил это, следовательно, и не было основания задерживать больше путешественников. Но вскоре оказалось, что ландскнехт собирался отомстить за то, что ему помешали вчера в его развлечении, и желал во что бы то ни стало придраться к ним.

— Вас было трое, а теперь двое! Где старик, который был с вами? Вот этот человек, — он указал на дрожащего крестьянина, — говорит, что он видел, как вы уносили его из дому и закопали в лесу без христианского погребения.

— Врет он, — быстро ответила Моника. — Старик совсем не с нами пришел. Но если он остался еще должен хозяину, то мы, из христианской любви и для того, чтобы вы нас оставили в покое, готовы все заплатить. А вообще нас это совсем не касается.

«Как смело защищает она нас и как ловко она выкручивается», — подумал Давид и хотел прийти ей на помощь, но стрелок заорал на него:

— Молчи, еврей!

Давид отошел в угол.

Недовольный, что у него выскользнула добыча из рук, ландскнехт смотрел по очереди на них обоих. Вдруг улыбка осветила его загоревшее лицо. Теперь он напал на самую удачную выдумку. Подбоченясь, он с преувеличенным изумлением наклонился в их сторону.

— Дьявол вас возьми, каким образом вы очутились вместе?

Молчание.

Он повернулся к хозяину.

— Известно вам, хозяин, если кто схватит еврея без желтого кружочка на платье, то он имеет право отнять у него половину всего имущества, которое при нем окажется. А другая половина принадлежит властям.

Хозяин поспешил подтвердить.

— И полагается подвергнуть его пытке и с пристрастием допросить, чтобы он указал, где у него спрятаны и зарыты сокровища.

Теперь заинтересовались и трое остальных ландскнехтов, которые до сих пор держались в стороне. Почуяв добычу, они подошли ближе. Один взял Монику за подбородок:

— Да еще есть императорский указ — если еврей заведет шашни с христианкой, то его надо сжечь в бочке с дегтем.

— Чего им надо? — возразила Моника, как бы обращаясь к Давиду совершенно равнодушным тоном. — Мой муж Владислав Першиц, с которым я сочеталась законным браком в королевском городе Офене, венгерский гражданин и так же мало общего имеет с евреями, как и вы, господин ландскнехт. А я, — при этом она приподняла юбки и показала изящную ножку, — госпожа Моника, танцовщица, и направляюсь в Дрезден к королевско-саксонскому двору, где буду на вас жаловаться, если вы меня сейчас же не освободите.

Свои решительные слова она подкрепила кокетливым взором, сделала несколько па и этим заставила Зиндельфингера молчаливо отступить, но тотчас же у него явилось желание поразвлечься иначе. Он обнял Монику за талию и сказал:

— Если вы танцовщица, то я прошу вас и вашего мужа уж во всяком случае не покидать нас. Вы должны сегодня ночью танцевать с нами, госпожа Моника.

Моника сделала знак Давиду, чтобы он следовал за ней. Он спустился по лестнице и пришел в трактир, где вскоре началось шумное пиршество. Моника подливала ландскнехту, позвала музыканта, который умел наигрывать плясовые мотивы. Один из ландскнехтов, уже старик с огромной седой бородой, бил в такт в барабан. Позвали еще обеих дочерей хозяина, и Давид, никогда не видевший ничего подобного, краснея глядел, как парни бесстыдно хватали девушек за груди. Правда, он понимал, что Моника участвует во всем этом поневоле, и что она затеяла весь этот кавардак только для того, чтобы незаметно потом убежать с ним, но ему было очень больно глядеть, как легко и без всякого сопротивления она приспособилась к этой чуждой ему обстановке!