Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов Страница 39

Не склонный к пустым — вопреки мнению Малюты — разговорам Алексей Адашев советовал царю:

— Нужно, чтобы Шиг-Алей укрепил Казань московскими людьми. Без такой подмоги ему не усидеть. Но вряд ли кто-нибудь существенно повлияет на положение. Воевать нам все равно придется.

Иоанн и сам понимал, что до тех пор, пока в Казани не будет стоять гарнизон из стрельцов и казаков, ни спокойствия, ни благополучия не жди. Правитель не замиренного еще края Шиг-Алей, хоть и отличался умом и ловкостью, не был все-таки любим жителями провинциальной столицы и Горной стороны. Вдобавок население Свияжска поразила какая-то тяжкая болезнь, и поговаривали — чуть ли не в наказание за грехи. Стрелецкая верхушка да боярские дети погрузились в пучину разврата и гонялись за голоусыми юнцами, как стервятники за добычей. Девичья честь ни во что не ставилась.

— Татарин в полон уведет нетронутой, а наши люди, пресветлый государь, — говорил Алексей Адашев, зная, что царю это неприятно слышать при молодой жене, — надругаются, бывает, и на глазах родителей. Войско застоялось и перестает подчиняться начальникам. Цинга свирепствует. Пора принимать решение.

И началась разноголосица. Кто за войну, кто — против. Одно было ясно: если послать воевод даже самых храбрых и честных, результат выйдет один: Казань снова даст от ворот поворот. Князь Андрей Курбский выступил с короткой речью на военном совете.

— Дозволь, пресветлый государь, слово молвить, — попросил он.

— Молви, — усмехнулся иронично Иоанн.

С некоторых пор он прибегал к иронии кстати и некстати.

— Не ради захвата чужого идем на Казань, — начал князь. — Не ради наживы и разорения чужой земли. Идем ради спасения наших братьев и сестер. Что ни весть, то горестная. Казаков казанцы побили. А за что? Ехали на Свиягу за кормом. Астраханский царевич Едигер Магмет из ногайского племени избран правителем в орде. Если казанцы с ногаями в прочный союз войдут, не пустят они русских витязей на восток. Железную стенку воздвигнут.

— Добро, — кивнул Иоанн, мрачнея. — Я сам пойду впереди войска.

Князь Иван Ромодановский поднялся и поклонился царю:

— Смелости тебе, пресветлый государь, не занимать. Если ты из Москвы уйдешь, то кто крымчакам отпор даст? Кто ногаев с восточных границ отбросит? Плохо в Москве без государя.

Несмотря на эти трезвые мысли князя, с ним мало кто согласился. Братья Курбские, князь Михайла Воротынский, Федор Троекуров — уважаемый боярин — и, наконец, самый способный к военному делу воевода князь Александр Горбатый-Шуйский одобрили план Иоанна: встать во главе войска.

Апрель, май и часть июня посвятили сборам. Окружение Иоанна под влиянием тех, кто знал тамошние края, немного засомневалось: не лучше ли зимой нагрянуть? Казанцам сама природа споспешествует — болота непроходимы, реки глубоки, густые леса ветки нацелили на наступающих, что конница пики. Но молодой царь остался непреклонен:

— Водою отпустить рать и запасы накопленные. А как время приспеет, сам пойду полем.

II

Вот и идет он теперь во главе войска, идет быстро, несмотря на летний зной и непогоду, идет с легким сердцем, ибо уверен, что крымчаки, которые к Туле подобрались, разбиты вдребезги князем Григорием Темкиным, который к отряду своему немногочисленному присоединил наскоро вооруженное ополчение из жителей и крестьян ближайших деревень. Хан побежал в степь, бежал — пятки сверкали, однако далеко не убежал и был на речке Шивороне настигнут князьями Курбским, Пронским, Хилковым, Щенятевым и Воротынским, которые, разделавшись с разбойниками, догнали позднее государя, возвратившегося в Коломну.

Алексей Данилович Басманов на одном из переходов, приблизившись к Иоанну и воспользовавшись тем, что никто их не может услышать, сказал:

— Верно, пресветлый государь, ты поступил, взяв под руку войско наше.

— Почему судишь? — спросил Иоанн, памятуя, что опытный и закаленный в боях воевода не приучен к лести.

— Да хотя бы потому, что решения принимаются быстро, без задержки, и гонцы летят во весь опор. Не три головы и не пять у войска теперь, а одна, и воля одна крепкая. Так воевать можно и не только Казань. Приступом ее возьмем. А стены взорвем на воздух. Не отсидятся они, как думают. Я к немчину Николаусу и его ученикам строгую охрану приставил и стрелецкого голову Малюту Скуратова. Адашев велел немчина переодеть и никого к нему не подпускать.

— Верно. Однако не теснить и содержать хорошо. Также и учеников. Охрана надежна? Лазутчиков не пропустит?

— Ни в коем случае, государь. Я Скуратова отобрал из десятка. Он сметлив, не трус, находчив, обликом грозен. И воин хороший. За спины не прячется. Немчин, правда, не очень доволен.

— С чего бы? — удивился Иоанн. — По договору за каждый день золотой и на всем готовом.

— Скуратов ему не по душе. Хмур и немногословен. Наречия не знает, если толмача поблизости нет — ругается, за рукав тянет. От кафтана пуговицы оторвал с мясом.

Иоанн засмеялся. После беседы с верным Басмановым он решил взять Малюту в ближний круг. Такой человек особенно нужен, когда он в походе. Не ровен час орда подошлет убийцу, и не успеешь оглянуться, как пырнут ножом в бок. Он силился припомнить физиономию стрельца, которого давно сам приметил и о котором ему говорили не раз, но ничего, кроме медвежьей увалистой фигуры да войлочной шапки, отороченной волчьим мехом, не всплывало перед глазами. На немчина-розмысла Иоанн крепко надеялся. Молодец Алешка Адашев, что отыскал этого неказистого Николауса среди иноземной шушеры в Москве. Гляди-ка, и в пестрой толпе заморской нищей рвани толковые и нужные людишки попадаются. Немчин с три короба наобещал. Денег запросил изрядных. Посмотрим, на что горазд. Подведет под монастырь, обманет — повешу. Тонкими ножками задрыгает.

В середине августа 1552 года летняя погода радовала по-настоящему не только Иоанна. Немчин тоже все время поглядывал на небо и передавал Малюте через толмача:

— Если сухо — грунт легкий. Пробьем подкоп быстро. Главное — не потерять инструменты.

За розмыслом следовало три сундука, набитых какими-то приборами и ландкартами. Малюта к сундукам специальных людей приставил и наказал те коробки беречь пуще жизни. Однажды застал стрельца Михея сидящим верхом на длинном футляре — рассвирепел и собственноручно нагайкой исполосовал до полусмерти. После этого случая все в разум вошли и хотя не понимали по-настоящему назначения приспособлений, но прониклись, к ним уважением, смешанным со страхом. К розмыслу часто в гости на привалах приходил Алексей Адашев. Они уединялись и подолгу разглядывали разные бумаги. Едва на горизонте показался Свияжск, как немчин забеспокоился, засуетился и стал поклажу пересчитывать да проверять. Толмач Ларионов, когда они в самом городе заняли отведенный князем Симеоном Микулинским обширный двор с новым срубом, донес Малюте, что немчин заподозрил измену:

— Кто-то попытался ночью открыть главный сундук с самыми важными инструментами.