Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко Страница 39

В мае 784 г. св. Ирина с 14‑летним императором Константином VI и армией направились во Фракию, где заложила новый город Иринополис. Пока цари находились в походе, 31 августа того же года Константинопольский патриарх св. Павел снял с себя титул архиерея столицы и, не спрашивая императоров, принял схимничество в обители Флора. Когда св. Ирина прибыла к нему и спросила: «Почему ты это сделал?» — монах скорбно ответил, что, став патриархом по приказу царя, он, как первоиерарх столичной кафедры, оказался отгороженным от всей Кафолической Церкви. Теперь же наступил предел и его терпению, и он отправляется в монастырь замаливать грехи.

Более того, св. Павел напрямую заявил: «Если не будет Вселенского Собора и не исправится погрешность среди нас, то вам не иметь спасения». Вскоре после этого схимник умер, но его слова глубоко запали в души современников. Нужно представить себе, как мыслили византийцы, чтобы понять, насколько близко они восприняли слова о грядущем ответе за ересь. После этого, вольно или невольно, вновь повсеместно разгорелись дискуссии об иконах ^[205].

Едва ли со стороны св. Ирины было разумным не использовать выпавший шанс и не сделать попытку восстановить иконопочитание. Посоветовавшись со святым Тарасием, своим личным секретарем, царица оценила шансы созвать Вселенский Собор — без него никакая реставрация иконопочитания была принципиально невозможна. Это в Риме могли думать, что для упразднения иконоборчества вполне достаточно констатации факта неправославности Собора 754 г. Но в Константинополе были твердо убеждены в том, что отменить Собор, созванный императором, можно только таким же Вселенским собранием, организованным царской волей.

Насколько трудна была поставленная задача для св. Ирины? Ведь помимо сугубо церковных вопросов ей нужно было поднять престиж своей власти — в противном случае ни о каком Вселенском Соборе нечего было и думать. Вот почему императрица расторгла договор с арабами и в 785 г. начала военные действия, имея немалый успех. Правда, первое нападение не принесло громких побед — более того, как утверждали арабы, они смогли с уроном отбить неприятеля.

Но уже в 786 г. византийцы захватили город Адат, расположенный в Германикее, который арабам пришлось возвращать с большими потерями. А затем, как будто капризная судьба решила наказать сарацин, византийцы брали один город за другим, в том числе далекий Тарс, который удалось вернуть только после того, как военачальник Абу Сулейман Фарадж по прозвищу «Турок» прибыл к его стенам с большой армией. Максимум, что оставалось делать арабам — срочно возводить новые укрепленные пункты на сирийской границе ^[206].

После того как военные успехи укрепили авторитет царицы, настало время подумать о том, как распределяются силы среди священноначалия. Однако по здравому размышлению императрица пришла к выводу, что опасность в этом вопросе не следует преувеличивать. Многие епископы являлись иконоборцами не в силу идейных соображений, а либо в силу неграмотности и общей конъюнктуры, либо потому что боялись идти против мнения покойных царей и патриархов ^[207]. Когда близкая опасность миновала, некоторые архиереи начали высказывать обратную точку зрения. Так, например, один из участников иконоборческого Собора 754 г., некто епископ Иоанн, прислал на Иерусалимский собор 760 г. многие свидетельства в защиту иконопочитания ^[208].

Но все же положение дел в государстве было не столь управляемым св. Ириной, чтобы она по примеру прежних императоров могла открыто навязать свою волю иконоборцам, которых поддерживало войско и сановники. В частности, три восточных патриархата — Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский находились под властью арабов и потому переживали эпоху откровенного упадка. Даже церковное общение с ними было затруднено, в связи с чем на грядущем Вселенском Соборе они были представлены всего двумя священниками. Отношения с Римом были — хуже некуда. Кроме того, папа не мог забыть, что целый ряд епархий был отчужден от Рима волей императоров-иконоборцев. Единственный союзник святой императрицы в части восстановления иконопочитания — монашество также могло быть использовано лишь с соблюдением чрезвычайной осторожности. Дело заключается в том, что крайние ригористы, монахи, требовали суда над иконоборцами и ни при каких обстоятельствах не желали принимать раскаявшихся еретиков в сущем сане.

И тогда вместе со своим секретарем она разыграла комбинацию, имевшую целью подготовить общественное мнение к восстановлению иконопочитания и грядущему Вселенскому Собору. Понятно, что в случае открытой поддержки царицей монахов все иконоборцы наверняка соединились бы вместе в оппозицию правительству, и тогда участь св. Ирины была бы предопределена ^[209].

Императрица созвала сенат и синод и предложила назначить Константинопольским патриархом своего секретаря св. Тарасия (784–806). Для многих присутствовавших лиц это была удачная кандидатура: св. Тарасия многие знали лично и были покорены его умом, скромностью, образованием и тактом. Тонкость, между прочим, состояла еще и в том, что св. Тарасий не являлся клириком и становился архиереем из мирян, но это не смутило ни царицу, ни присутствующих сановников. Как мирянин, он, в отличие от клириков, не был связан церковной дисциплиной обязательного принятия иконоборческого Собора 754 года. Просвещенный чиновник, помощник императрицы, прекрасно разбирающийся в вопросах вероучения, он отчетливо видел, что иконоборчество уже подорвало себя и не имеет серьезной опоры в обществе. В отличие от монахов, к которым императрица относилась с большой симпатией, он был сторонником медленного возвращения Византии в лоно Православия и делал ставку на икономию ^[210].

Императрица в собрании народа заявила следующее: «Вы знаете, братие, что сделал патриарх Павел. Если бы он был жив, то мы не допустили бы его оставить патриаршеский престол, хотя он уже принял отшельническую схиму. Но поскольку, как угодно Богу, он преставился от жизни, то подумаем о человеке, который бы мог упасти нас и утвердить Церковь Божью поучительными словами. Мы его назначаем, но он не слушается; пусть он скажет, по какой причине не принимает голоса царицы и всего народа» ^[211].