Аз есмь царь. История самозванства в России - Клаудио Ингерфлом Страница 39

Был еще один фактор, который, помимо дворцовых переворотов и насильственных или естественных смертей царей и царевичей, давал обильную пищу слухам. Речь идет о приходе во власть женщин. В 1725 году на русский престол под именем Екатерины I взошла вторая жена Петра Великого. В 1730 году была призвана на царство дочь Ивана V Анна Иоанновна. После ее смерти (1740) несколько месяцев правила внучка Ивана V Анна Леопольдовна, которая была регентшей при своем малолетнем сыне Иване Антоновиче. После переворотов 1740–1741 годов императрицей стала Елизавета Петровна, дочь Петра I и Екатерины I. В 1762 году Елизавету сменила Екатерина II, правившая до 1796 года. Пол монарха начал играть роль в недовольстве самодержавной политикой.

В лице Ильи Скворцова, солдата омского полка, объявившего себя юродивым, сошлись безумие, недоверие к женщинам и критика царизма. Он избрал не самую безобидную форму юродства: эсхатологические пророчества и обличение властей. Но это были уже не те времена, когда юродивые внушали страх и уважение. Солдаты и офицеры, однополчане Скворцова, считали его помешанным и в ответ на его слова смеялись и назначали ему наказания, пока однажды (1785) он не вручил капитану листок с пророчеством, написанным под его диктовку тринадцатилетним подростком (сам он был неграмотным). Документ, переданный в Духовную консисторию, гласил: «Ни царя, ни царицы ныне нет – потому что-де ныне все начальники самовластны, что захотят, то и делают, бьют и мучат. Царице же в вере христианской женскому полу царствовать не подобает, потому что как царь царствует на небеси Бог, то и на земли должно быть по образу Ево». В XVIII столетии народное сознание часто видело причину всех бед в царицах, сменявших друг друга на престоле после смерти Петра I. Перечень претензий Ильи царскому режиму широк: от подчинения Церкви светской власти до тяжелого положения крестьян в армии; при этом он не упускал случая уподобить русских императоров Антихристу. Бог якобы сам связался с Ильей и поручил ему стать провозвестником грядущих перемен, чем и объясняется его решимость передать документ вышестоящим чинам. Он именовал себя «пророком Ильей», который должен явиться на землю накануне Страшного суда, чтобы возвестить о скором конце света. «Рече Илья, Божий человек, отцам духовным и гражданским судьям: „Ожидайте к себе в Сибирь праведнаго, сойдет к вам и на землю Сын Божий, разберет все дела ваши лукавыя“». Консистории пришлось выбирать, кем объявить Скворцова – сумасшедшим или преступником. После того как она выбрала второй вариант, дело было передано военному суду, который приговорил к смерти Илью и мальчика, писавшего под его диктовку, хотя потом и заменил последнему смертный приговор побоями. Приговор, вынесенный Скворцову, был отправлен на утверждение Екатерине. Августейшая собеседница Вольтера и ее министры, решив, что Скворцов все же скорее безумец, нежели преступник, приговорили его к пожизненному заключению в одиночной камере в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, одной из самых зловещих монастырских тюрем в России. Илья, по-видимому, искренне верил в свое призвание и свою роль; самозванцем и лжепророком он был лишь в глазах властей. Н. Н. Покровский, раскопавший в архивах его дело, не без иронии замечает, что члены Духовной консистории охотно подписались бы под многими мыслями Ильи Скворцова; их потрясло другое – что Бог доверил свои планы простому солдату из Омска, минуя Священный синод и всю священническую иерархию.

«У нашей царицы волос долог да ум короток!» – говорил крестьянин Яков Татаринов, осуждая решение тогдашней императрицы предоставить помещикам и офицерам право пороть солдат (1740). Не озаботившись присвоением имени конкретного царя или царевича, он объявил себя просто царем. Было несколько других случаев, когда самозванец не считал нужным называться именем какого-либо определенного государя. В период с 1740 по 1760 год еще трое – крестьянин Артамон Чевычелов, казак Михаил Рандачич и некий гренадер, чье имя до нас не дошло, – объявили себя, императором, самодержцем и царевичем соответственно. И в другие эпохи встречались «безымянные» самозванцы. Разумеется, отсутствие в архивах указаний на заимствование самозванцами царских имен не означает, что этих самозваных царей не могли звать так же, как реальных царей и царевичей; однако в целом это явление вполне можно трактовать как отзвук того манифеста Петра Великого, в котором он требовал от подданных принести клятву верности безымянному наследнику. Можно также задаться вопросом, не сыграло ли отрицательное отношение к женщинам на троне свою роль в отказе от заимствования самозванцами царских имен: сам факт принадлежности к мужскому полу – вспомним аргументацию советников юного Петра в их борьбе с царевной Софьей – давал право считать себя конкурентами императрицы.

Вспомним и о весьма известном случае княжны Таракановой, вполне тривиальном – она объявилась в 1770‐х годах – и в то же время беспрецедентном: женщина, жившая за границей, настолько тревожила императрицу, что по приказу последней была похищена, посажена на русский военный корабль и доставлена в Россию, где и умерла в тюрьме (1775). Известно, что она почти не говорила по-русски, пользовалась покровительством одного знатного немца и – в числе других именований – называла себя внучкой Петра Великого.