Как много событий вмещает жизнь - Александр Дзасохов Страница 38

Переговоры по СНВ проходили в Женеве. Члены комитета по международным делам четырежды вылетали в Швейцарию для встреч со своими коллегами – конгрессменами США. С американской стороны нашим главным оппонентом был сенатор Сэм Нанн, известный в Соединенных Штатах специалист в области ядерных вооружений. Обсуждались довольно специфические вопросы, такие, например, как проблема соотношения веса оружия. То и дело возникали разногласия в подходах сторон к различным формулировкам договора.

Многое удавалось постепенно согласовывать на компромиссной основе. Это делалось для того, чтобы облегчить сначала подписание документа, а затем и процедуру его ратификации в парламентах двух государств.

Однако я был настолько перегружен текущими делами в Кремле, в Верховном Совете и в ЦК КПСС, что не всегда мог присутствовать на каждом раунде переговоров в Швейцарии. Я находился в постоянных разъездах по стране. Иногда срочные телеграммы из Женевы находили меня вдали от Москвы. И тогда вопросы приходилось решать буквально на ходу. Чтобы усилить нашу делегацию, я рекомендовал ввести в ее состав бывшего главного редактора газеты «Правда» академика АН СССР Виктора Григорьевича Афанасьева. Он был не просто журналистом, долгое время возглавлявшим правление Союза журналистов СССР, но и видным ученым. Великую Отечественную войну Афанасьев прошел как летчик-штурмовик. Он не понаслышке знал проблемы военной авиации. Это помогало ему глубоко разбираться в тех вопросах, в которых нередко путались другие участники переговоров. Афанасьев поразил американцев своей эрудицией, доскональным знанием обсуждаемых тем. Надо принять во внимание, что членам переговорных групп, для того чтобы быть в курсе дела, приходилось прорабатывать огромное количество технической документации и пояснительных записок.

Здесь хотел бы заметить, что встречи наших депутатов с конгрессменами США стали серьезной школой выработки новой международной межпарламентской культуры общения. Впервые за всю историю XX века полномочные представители законодательной власти двух великих держав стали прислушиваться друг к другу, прагматически взвешивать все аргументы за и против, а главное – стремиться к выработке взаимоприемлемого консенсуса. Разоружение всегда было ахиллесовой пятой мировой политики. Вспомним печальные уроки Версальской мирной конференции, неудачи Лиги Наций… Теперь же достигалось то, что призвано было спасти цивилизацию от угрозы самоуничтожения.

Обсуждение проблем СНВ не ограничивалось заседаниями в Женеве. В один из дней 1991 года Горбачев пригласил меня срочно зайти в Овальный зал Кремля. Явившись, встретил там министра обороны Язова, начальника Генерального штаба Моисеева, министра иностранных дел Шеварднадзе и его первого заместителя Бессмертных. Вскоре подошел и сам Горбачев.

Получилось так, что обсуждение по ключевым вопросам сокращения стратегических наступательных вооружений проходило тогда в высшем эшелоне власти, что называется, «на ногах». Горбачев настаивал на необходимости сокращения советских ядерных боезарядов и стратегических носителей наземного базирования. Он говорил, что СССР располагает в ядерной сфере огромными излишками, от которых надо избавляться. У меня создалось впечатление, что Горбачев делал эти утверждения как бы с заранее подготовленной подачи Моисеева. Начальник Генштаба, в свою очередь, приводил аргументы в поддержку позиции Президента.

Зато министр обороны Язов возражал Верховному главнокомандующему. Он подчеркивал, что в СССР стратегические носители наземного базирования с ядерными боеголовками гораздо лучше адаптированы, нежели, скажем, американские системы надводного базирования. Его тревожили не всегда обоснованные, как ему казалось, уступки советской стороны на переговорах по разоружению. Беспокоило также коренное изменение не в нашу пользу военно-стратегической обстановки в Европе.

Наиболее примечательным в том споре мне показалось то, что это был не «плановый» разговор, а некая «походная» баталия. Горбачев организовал ее для того, чтобы попытаться в присутствии меня, Шеварднадзе и Бессмертных привести министра обороны и начальника Генштаба к «общему знаменателю». Этот памятный эпизод вспомнился вновь осенью 2000 года, когда между российскими министром обороны и начальником Генштаба вновь обозначились расхождения. Фактически целое десятилетие продолжался спор по вопросам разоружения, хотя и фигуранты, и декорации менялись. Отголоски его были слышны и позднее.

31 июля 1991 года президенты Горбачев и Буш в Кремле подписали известный договор по СНВ. Но незадолго до этого американская сторона пыталась оказать на нас довольно интенсивное давление.

Советскую делегацию в Женеве возглавлял кадровый мидовец Юрий Константинович Назаркин. Работа шла, но не так быстро, как того хотелось бы нашей стороне. Поторопить делегацию был послан заместитель министра иностранных дел Обухов. Сверху исходило указание «ставить точку», быстро завершать выработку окончательного текста договора.

Я рекомендовал депутатам Комитета по международным делам срочно вылететь в Женеву. Следовало проследить, чтобы ради ускорения подписания договора советская сторона не пошла на неоправданные уступки. Виктор Афанасьев и другие члены делегации отнеслись к этому предостережению очень ответственно.

В Швейцарии ситуация оказалась довольно сложной. Наши парламентарии, и прежде всего Афанасьев, возражали против неоправданного давления американцев, напоминая о принципиальных позициях СССР, на которых мы начинали переговорный процесс. В то же время, как выяснилось, МИД не возражал против того, чтобы пойти навстречу американцам, которые хотели сначала решить спорные вопросы, касающиеся Договора по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ), и только потом подписывать соглашение по стратегическим системам. Обухов настаивал на том, что переговоры надо быстрее завершать, а для этого можно пойти навстречу США. В конце концов наши депутаты направили в Москву секретную телеграмму, в которой подчеркнули, что не согласны с американским предложением, и это было принято во внимание советским руководством.

В итоге возобладала принципиальная позиция, с которой мы с самого начала подходили к переговорам по СНВ. Думаю, в немалой степени благодаря тому, что наши парламентарии были непосредственно подключены к переговорному процессу. Это соответствовало мировой практике, а кроме того, повышало уровень доверия и согласия между различными «ветвями» власти в нашей стране.

Договор был подписан в относительно приемлемом для нас виде. Однако ратификация его Верховным Советом СССР стала невозможной из-за распада Советского Союза. Тем не менее достигнутое не пропало даром. Переговоры по СНВ были продолжены между Россией и США. Ростки, пробившиеся сквозь каменистую почву холодной войны, принесли свои позитивные плоды: президенты Борис Ельцин и Джордж Буш-старший подписали Договор СНВ-2, а парламенты двух стран в конце концов ратифицировали его. Возможно, это произошло бы раньше, если бы российские власти в большей степени учли позитивный опыт подготовки международных договоров – с обязательным участием парламентариев, – который был наработан в СССР.

Верховный Совет СССР воспринимался как парламент, имеющий открытую публичную трибуну, генератор новых, соответствующих мировой парламентской практике законодательных инициатив. Он также имел широкие связи с зарубежными парламентами. Тогда, может быть, впервые в парламентской практике в новейшей истории состоялся телевизионный мост между сенаторами США и депутатами Верховного Совета. В СССР его транслировали по Первому каналу. Ведущим этой новой формы парламентских дебатов был талантливый тележурналист и широко известный в мире общественный деятель Владимир Познер. Телевизионная дискуссия в прямом эфире продолжалась более часа; моим оппонентом бы сенатор Роберт Доул. Диалог приобретал особенно острый характер в связи с вопросами СНВ, особенно из-за разного подхода к определению количества и качества стратегических наступательных вооружений сторон. Американские коллеги соглашались учитывать при оценке СНВ только наземные виды вооружений, а мы настаивали на том, чтобы обязательно учитывались СНВ морского базирования, в чем в ту пору американцы имели преимущество.