Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Дмитрий Шерих Страница 38

Расстрел был произведен в 8 часов 45 минут утра. Народоволец Эспер Александрович Серебряков описывал — с чужих слов, разумеется, — события того утра: «Держал себя во время казни Николай Евгеньевич смело, но вместе с тем скромно. Когда он вышел из кареты, то окинул взглядом всех присутствующих. После же, во все время приготовления к казни, он уже не смотрел на публику, как бы боясь своим взглядом скомпрометировать кого-нибудь из друзей. После прочтения приговора он сам надел рубаху с длинными рукавами, когда же его привязали к столбу и стали завязывать глаза, он что-то сказал матросу, который, поправив повязку, отошел.

— Мы все как будто замерли, устремив глаза на Суханова, — рассказывал мне очевидец. — Вдруг раздался залп, голова Суханова опустилась на грудь, и я почувствовал, как что-то у меня оборвалось в груди; слезы подступили к глазам, и я, боясь разрыдаться, должен был быстро уйти».

О том, что Николай Суханов в последние свои минуты вел себя с достоинством, говорилось и в официальных отчетах о казни.

…К тому времени уже вовсю шло строительство новой тюрьмы «самого строгого одиночного заключения», которая должна была прийти на смену Алексеевскому равелину Петропавловской крепости. Строили далеко за пределами столицы, на Ореховом острове в истоке Невы, в стенах Шлиссельбургской крепости — той самой, где содержался некогда император Иоанн Антонович и где подпоручик Мирович устроил свой бунт.

Первые заключенные появились в новой тюрьме в августе 1884 года. А уже в сентябре Шлиссельбургская крепость пополнила собой скорбный перечень российских лобных мест — и хоть находилась она вдали от Петербурга, но в нашей книге присутствует вполне законно, ведь расправлялись здесь по преимуществу с теми, кто был приговорен к смерти в столице. Неслучайно и ныне крепость Орешек — филиал Музея истории Санкт-Петербурга.

Первым в шлиссельбургских стенах был казнен Егор Иванович Минаков: это случилось 21 сентября 1884 года. Перед тем как попасть на остров, он уже немало поскитался по тюрьмам, пытался даже бежать, но перевод сюда лишил его всяких надежд на будущее. Еще одна узница Шлиссельбурга Вера Николаевна Фигнер позже вспоминала: «Минаков не захотел медленно умирать в новой Бастилии — «колодой гнить, упавшей в ил», как он выразился в своем стихотворении. Он потребовал переписки и свидания с родными, книг и табаку и объявил голодовку, а затем дал пощечину тюремному врачу».

Эта пощечина была истолкована тюремным начальством как «удар по лицу»; Минаков был предан военному суду, который и приговорил строптивого нарушителя режима к расстрелу — за «нанесение оскорбления действием». Правосудие пренебрегло теми обстоятельствами, что Минаков страдал расстройствами психики; приговор привели в исполнение без отлагательства.

Не прошло месяца — новая экзекуция. В Петербургском военно-окружном суде как раз завершился очередной суд по делу народовольцев, известный как «Процесс четырнадцати»; к смерти были приговорены восемь человек, включая Веру Фигнер, но после помилования смертников осталось двое, остальным досталась каторга. Десятого октября 1884 года на остров были доставлены поручик Николай Михайлович Рогачев и лейтенант флота барон Александр Павлович Штромберг, и казнь их через повешение состоялась в тот же день.

В 1885 году трагическую судьбу Егора Минакова в полной мере повторил еще один узник Шлиссельбургской крепости Ипполит Николаевич Мышкин, одна из самых ярких фигур в истории русского революционного движения. Вера Фигнер писала: «Почти десять лет прошли в переходах Мышкина из одного застенка в другой, и вот после всех мытарств и скитаний он попадает в самую безнадежную из русских Бастилий. Это превысило силы даже такого твердого человека, каким был Мышкин. Он решился умереть — нанести оскорбление действием смотрителю тюрьмы и выйти на суд, выйти, чтобы разоблачить жестокую тайну Шлиссельбурга, разоблачить, как он думал, на всю Россию и ценою жизни добиться облегчения участи товарищей по заключению».

В первый день Рождества 1884 года Мышкин бросил медную тарелку в надзирателя, после чего был предан суду. Приговор оказался именно таким, на который Мышкин и рассчитывал: за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей — расстрел. Утвержден приговор был 18 января 1885 года, в исполнение приведен утром 26 января. Согласно официальному отчету, Ипполит Николаевич «приобщился и вел себя спокойно».

Как свидетельствует Вера Фигнер, некоторые послабления в режиме после этого и вправду были сделаны: самым ослабленным из узников разрешили прогулки вдвоем.

Следующее пополнение в списке казненных на территории Шлиссельбургской крепости случилось весной 1887 года, после завершения дела о подготовке покушения на императора Александра III. К суду тогда были привлечены пятнадцать обвиняемых, каждому из которых был вынесен максимально суровый приговор: смерть через повешение. Император, правда, смягчил меру наказания для десятерых обвиняемых, однако для пятерых смертный приговор остался в силе: для студентов Петербургского университета Пахомия Ивановича Андреюшкина, Василия Денисовича Генералова, Василия Степановича Осипанова, Александра Ильича Ульянова и Петра Яковлевича Шевырева.

Пятого мая все они были доставлены в Шлиссельбургскую крепость; казнь состоялась три дня спустя. За приведение приговора в исполнение отвечал Иван Григорьевич Щегловитов, в ту пору скромный товарищ прокурора, а впоследствии министр юстиции страны и последний председатель Государственного совета Российской империи. (Годы спустя он и сам станет мишенью террористов, к счастью, тогда угроза обойдет его стороной, а после революции будет расстрелян в Москве в числе первых жертв красного террора.)

Министру внутренних дел графу Дмитрию Андреевичу Толстому Щегловитов доложил, что до последнего момента приговоренные надеялись на помилование, однако «при объявлении им за полчаса до совершения казни, а именно в 3 1/2 часа утра, о предстоящем приведении приговора в исполнение, все они сохранили полное спокойствие и отказались от исповеди и принятия св. Тайн».

Сам министр докладывал императору: «Ввиду того что местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, эшафот был устроен на три человека, и первоначально выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились к кресту и бодро вошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная Воля!» То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных казненных преступников были выведены Шевырев и Ульянов, которые также бодро и спокойно вошли на эшафот, причем Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника».

Впрочем, в докладе коменданта крепости полковника К.К. Покрошинского, адресованном начальнику штаба корпуса жандармов, эпизод с первыми тремя осужденными описывается несколько иначе: «При возведении палачом осужденных Андреюшкина, Генералова и Осипанова на эшафот первый из них произнес слабым голосом:,Да здравствует народная воля!», второй только успел сказать:,Да здравствует…», а последний: «Да здравствует исполнительный комитет...»