Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России ХХ века - Шейла Фицпатрик Страница 38

Здесь мы впервые встречаем намек на тяжкое бремя, которое пришлось нести Полуэктову в дальнейшей жизни, — статус «столыпинца». В советском идеологическом контексте слово «столыпинец» означало зажиточного крестьянина, может быть, даже и кулака, в деревне этим словом припечатывали «отрубника», человека, пожелавшего порвать с общиной. Полуэктов пишет, что его и «сейчас называют столыпинцем»: «И даже некоторые колхозники, которых я задеваю в газете или на общем собрании за непорядки, угрожают, мы тебе покажем, некоторые по злобе даже говорят, что я будто скрылся из слободы Лосево [уже в советское время, видимо, чтобы его не арестовали как кулака ^[103]]».

Оказавшись в 1916 г. в армии, Полуэктов увидел новые пути карьерного роста. Он стал младшим унтер-офицером и старался дослужиться до старшего, но тут произошла Февральская революция. Это событие по-новому скорректировало его цели, а возможно, и мировоззрение. (В рассказе акцентируется именно последнее, но Полуэктову слишком выгодно было представить себя в таком свете, чтобы мы могли спокойно принять его слова на веру.) Свои первые революционные уроки он получил от одного московского рабочего, с которым подружился, пока их часть стояла в городе Мценск Орловской губернии; их обоих выбрали депутатами на какой-то солдатский митинг. Потом, после того как Полуэктова отправили на фронт, он был избран в ротный солдатский комитет. Похоже, в тот период Полуэктов расправил крылья: его еще избрали в полковую культурную комиссию, он стал библиотекарем 2-го финляндского стрелкового полка и «начал читать современную революционную литературу». Хотя пушки и пулеметы оставили глубокий след в воображении Полуэктова ^[104], полк его, по всей видимости, в феврале-октябре 1917 г., когда он был «на фронте», в настоящих боевых действиях практически не участвовал.

Между Февральской и Октябрьской революциями Полуэктов попробовал себя в ораторском искусстве, выступил на армейском митинге против продолжения войны, «за что хотели меня арестовать, но я скрылся». В октябре 1917 г. его полк послали в Петроград защищать Временное правительство, но по пути тот «разложился в большевизме», по красочному выражению Полуэктова. Демобилизовавшись после Октября, Полуэктов вернулся в Лосево под знаменем революции, как и многие другие солдаты. Он был избран в первый лосевский совет, возглавил комиссию по конфискации имущества у буржуазии и «в первую очередь конфисковал имущество своего хозяина».

Дорогу к лучшему будущему теперь открывала советская государственная служба. На это поприще Полуэктов и вступил в 1919 г. Следующие три года он работал в Павловске (городок в Воронежской губернии) мелким служащим в разных госучреждениях, в конце концов дошел до поста заведующего уездным отделом кустарной промышленности. Но у него на руках было слишком много иждивенцев (правда, цифра 16, появляющаяся в машинописном варианте письма, кажется все-таки неправдоподобно большой), а еды не хватало. Четверо детей жили с ним в Павловске (прочие оставались в Лосево): «Я страшно голодал и вынужден был оставить службу в Павловске и переехал в Лосево… У меня не было ни лошади, ни коровы». Мы больше не встречаем упоминаний об отце-«столыпинце» (возможно, его в этот период экспроприировали как кулака). Вместе с четырьмя товарищами (все служащие на окладе из Павловска) Полуэктов организовал в Лосево колхоз в 125 дворов, но тот развалился после налета бандитов, воспользовавшихся отсутствием организаторов-мужчин, которые уехали на работу в город.

В тот момент Полуэктову предоставился шанс вступить в партию, однако он им пренебрег. Разумеется, для честолюбивого человека это была промашка, и Полуэктов вспоминает о ней с сожалением (впрочем, не чрезмерным). (Отсутствие сильных эмоций по данному поводу заставляет предположить, что если Полуэктов в свое время действительно перешел в революционную веру, то, возможно, не в большевистскую. В 1917 г. он мог встретиться с эсерами — и в таком случае, конечно, имел потом все основания подретушировать этот факт своей биографии.) Примерно в 1922 г. всем чиновникам уездного аппарата в Павловске предложили написать заявление о приеме в партию. Полуэктов написал, «но мой товарищ, с которым мы стояли на квартире, так разбил мое желание, что я и порвал эту анкету». Далее он не обинуясь отмечает: «А впоследствии оказалось, что этого товарища раскулачили и выслали в Караганду». (Что думал Полуэктов о постигшей товарища участи, не говорится, но, во всяком случае, некий пробел в его дальнейшем рассказе о коллективизации заполнен: мы знаем, что по меньшей мере один его друг, или бывший друг, пал жертвой раскулачивания.) Историю о вступлении в партию Полуэктов продолжает довольно неловким реверансом («я конечно осознал в дальнейшем роль партии в социалистической революции») и сообщает, что позже писал заявление еще раз, но ему припомнили давний грех «столыпинства» и отказали в приеме.

Несмотря на эту неудачу, в 1920-е гг. Полуэктову жилось неплохо. Он стал членом лосевского кредитного товарищества, занимался его реорганизацией на советский лад; «организовывал торговлю, как специалист в этом деле» (неясно, о какой торговле идет речь — частной, кооперативной или государственной); два года работал фининспектором в лосевском райпотребсоюзе. Вообще, по-видимому, в тот период он главным образом занимался бухгалтерским делом, однако сохранял свое хозяйство, чтобы кормить семью и ради прибавки к зарплате.

Затем началась коллективизация. Полуэктов тогда уже разменял пятый десяток и являлся представителем старшего поколения в местном сообществе, имел взрослых и почти взрослых сыновей. Он пишет, что очень рано (в 1929 г.) и совершенно добровольно вступил в колхоз «Красное Лосево», поначалу служил там счетоводом и заместителем председателя, потом (по распоряжению местного партийного комитета) стал счетоводом в лосевской кооперативной лавке. По его словам, он «один из первых обобществил с/х инвентарь и тягловую силу». Это должно подразумевать, что он был подлинным энтузиастом коллективного хозяйства. Может, и так — не зря же он пытался организовать колхоз еще в годы Гражданской войны. А может быть, все дело в том, что у него и обобществлять-то было особо нечего.

В 1931 г. двум сыновьям Полуэктова, трактористам, предложили перейти в колхоз им. Дзержинского в Тумановке, поскольку в лосевском колхозе трактористов оказалось больше, чем нужно. Они так и сделали, и в результате Полуэктов тоже переехал. В начале 1932 г. ему пришлось, по требованию нового коллектива, отказаться от работы в лосевской лавке. Полуэктов не говорит, обрадовал его такой поворот событий или нет. По большому счету работа в лавке была очень выгодной (благодаря доступу к товарам), но не обязательно престижной (поскольку занятия, связанные с торговлей, не давали высокого статуса). Так или иначе, в колхозе им. Дзержинского Полуэктов сначала стал «полеводом» (весьма туманное название, которое в действительности могло означать что угодно, от агронома до обычного полевого работника), потом заведующим молочной фермой, а потом — секретарем колхозного правления (конторско-административная должность, гораздо более многообещающая, чем обе прежние).