История Французской революции - Франсуа Минье Страница 38

Между тем Людовик XVI и его семейство приближались к цели своего путешествия. Удача первых дней и отдаление от Парижа сделали короля менее осторожным и более доверчивым; он неосторожно показался, был узнан и 1 июля задержан в Варение. Тотчас были подняты на ноги все национальные гвардейцы; офицеры отрядов, приготовленных Буйе, напрасно стремились освободить короля, — драгуны и гусары, находившиеся под их начальством, не желали или боялись им помогать. Извещенный о прискорбном происшествии, Буйе явился на помощь сам во главе кавалерийского полка. Было уже, однако, поздно, — король выехал из Варенна за несколько часов до прибытия Буйе; его солдаты чувствовали себя усталыми и отказались ехать дальше. Повсюду были под ружьем национальные гвардейцы, и Буйе не оставалось ничего другого, ввиду неудавшейся попытки, как покинуть армию, а затем и Францию.

Собрание, узнав об аресте короля, послало к нему трех комиссаров, членов Собрания: Петиона, Латур-Мобура и Барнава; комиссары встретили королевское семейство в Эперне и вместе с ним возвратились в Париж. Именно во время этой поездки Барнав был так тронут здравым смыслом Людовика XVI, предупредительностью Марии-Антуанетты и судьбой всего столь униженного королевского семейства, что не только тогда выказывал всем им живейшее участие, но не перестал и впоследствии подавать им свои советы и свою помощь. Королевскому кортежу по прибытии в Париж пришлось проезжать среди огромной толпы; толпа хранила неодобрительное молчание, не было слышно ни рукоплесканий, ни ропота.

Король был временно устранен от престола, и к нему и к королеве была приставлена стража; для допроса их обоих были назначены особые комиссары. Все партии охватило волнение; одни хотели удержать короля на троне, несмотря на его попытку бежать; другие считали, что он уже сам отрекся от престола, осудив в манифесте, обращенном к народу в момент своего отъезда, не только революцию, но и все изданные от его имени и им подписанные во время этой, как он выражался, неволи, декреты.

Тут выступила на сцену республиканская партия. До сих пор она была либо в зависимом положении, либо скрывалась, и не являлось никакого предлога для проявления ее деятельности. Та борьба, что происходила сначала между Собранием, затем между конституционалистами и приверженцами прежнего порядка вещей, теперь перешла к конституционалистам и республиканцам. Таково во время революции нормальное течение событий. Сторонники вновь созданного порядка сблизились между собой и отказались от тех разногласий, что существовали между ними и вредили их делу даже во время всемогущества Собрания, не говоря уже о том, что они были совершенно пагубны теперь, когда с одной стороны надо было опасаться эмиграции, а с другой — толпы. Мирабо не было; центр, на который опирался этот красноречивый трибун и который состоял из людей наименее из всего Собрания честолюбивых и наиболее преданных идее, мог, соединившись с Ламетами, восстановить Людовика XVI и конституционную монархию и воспротивиться чрезмерному увлечению народа.

Союз этот образовался и на деле: Ламеты вступили в соглашение с Андре и другими важнейшими членами центра, открыли переговоры с двором и учредили в противовес якобинцам Клуб фельянов. Но у якобинцев не было недостатка в вождях: под предводительством Мирабо они боролись против Мунье, затем под предводительством Ламетов восстали против Мирабо; теперь они пошли против Ламетов под предводительством Робеспьера и Петиона. Партия, желавшая второй революции, всегда поддерживала наиболее крайних деятелей уже завершенной революции, ибо таким образом она приближала к себе борьбу и победу. Теперь партия из подчиненной становилась независимой; она не сражалась больше на пользу других и за счет другого мнения, но ради самой себя и под собственным флагом. Двор своими многочисленными ошибками, своими неосторожными махинациями и в конце всего бегством монарха дал возможность республиканской партии открыто высказать свои цели и задачи. Ламеты, бросив республиканскую партию, предоставили ее настоящим ее вождям.

Ламетам, в свою очередь, пришлось вытерпеть нападки толпы, замечавшей только сближение их с двором, но не вникавшей в его условия. В Собрании Ламеты пока что, при поддержке конституционалистов, были наиболее сильными. Им необходимо было как можно скорее восстановить на престоле короля, так как все время, что продолжалось его временное устранение, республиканцы имели повод каждую минуту потребовать полного низложения короля и перейти к совершенно новому порядку вещей. Комиссары, которым было поручено допросить Людовика XVI, сами продиктовали ему объяснение, которое затем и представили палате; оно до известной степени сгладило скверное впечатление от бегства. Докладчик от имени семи комитетов, выбранных для рассмотрения этого важного вопроса, заявил, что нет места ни для суда над Людовиком XVI, ни для низложения его с престола. Прения, последовавшие за этим докладом, были продолжительны и оживленны; все старания республиканской партии, несмотря на их упорство, были тщетны. Большинство ораторов партии высказалось по вопросу: все они требовали либо низложения короля, либо регентства, т. е. народного правления, либо перехода к нему. Барнав возразил на все их доводы; он закончил свою речь следующими знаменательными словами: „Преобразователи государства, следуйте неизменно своей дорогой. Вы показали, что обладаете достаточным мужеством, чтобы искоренить злоупотребления власти; вы показали, что обладаете всем, что нужно для того, чтобы поставить на свои места мудрые и благие учреждения; докажите теперь, что у вас достаточно благоразумия, чтобы их защитить и поддержать. Нация только что проявила великое доказательство своей силы и мужества; она торжественно и совершенно добровольно выказала все, что она может противопоставить угрожающим ей нападениям. Продолжайте принимать меры предосторожности: пусть наши пределы и границы будут сильнейшим образом защищены. Но в тот момент, как мы выказываем всю нашу силу, выкажем также нашу умеренность, доставим вселенной, обеспокоенной событиями, у нас происходящими, мир, дадим возможность всем, кто сочувствует нашей революции в иноземных государствах, окончательно возликовать. Ведь эти сочувствующие кричат нам со всех сторон: вы сильны, будьте же мудры, будьте же умеренны; это будет венцом вашей славы; этим путем вы покажете, что умеете пользоваться различными талантами, средствами и добродетелями в различных условиях“.

Собрание согласилось с мнением Барнава. Но, чтобы успокоить народ и озаботиться о будущей безопасности Франции, оно постановило, что король будет считаться отрекшимся от престола, если после присяги конституции нарушит ее, если встанет во главе армии для войны с народом или потерпит, чтобы кто-нибудь напал на него от его имени; что, став в таком случае простым гражданином, он теряет свое право неприкосновенности и может быть судим за все, что совершит после отречения от престола.

В тот день, когда этот декрет был принят Собранием, главари республиканской партии постарались возбудить толпу. Так как зал собраний был окружен национальными гвардейцами, то вторгнуться в него и запугать Собрание не было никакой возможности. Агитаторы, не будучи в состоянии воспрепятствовать изданию декрета, вооружили против него народ. Под их влиянием была составлена петиция, которая оспаривала полноправность Собрания, взывала к верховному суду нации, смотрела на Людовика XVI, со времени его бегства, как на лишенного престола и требовала его замещения. Эта петиция, составленная Бриссо, автором „Французского патриота“ и президентом комитета изысканий города Парижа, 17 июля была возложена на алтарь отечества на Марсовом поле: народ толпами собирался для подписания ее. Предупрежденное об этом Собрание вызвало городской муниципалитет и приказало ему заботиться об общественной безопасности. Лафайет пошел против мятежников и на первый раз ему удалось рассеять их без пролития крови. Муниципальные чиновники заняли здание Дома Инвалидов; однако, в тот же день толпа собралась снова, и в большем количестве, и с большей решимостью. Дантон и Камиль Демулен говорили к толпе возбуждающие речи с самого алтаря отечества. Толпа при этом приняла двух инвалидов за шпионов, убила их и насадила их головы на пики. Восстание становилось угрожающим. Лафайет снова отправился на Марсово поле во главе отряда Национальной гвардии из тысячи двухсот человек. Байи сопровождал его и приказал развернуть красное знамя. К толпе обратились с требуемыми законом предупреждениями, но она отказалась разойтись и, не желая признать властей, кричала „Долой красное знамя!“ и осыпала национальных гвардейцев градом каменьев. Лафайет дал залп, но в воздух; это нисколько не устрашило толпу, и она возобновила нападение. Тогда, вынужденный к тому упорством бунтовщиков, Лафайет скомандовал второй залп, на этот раз настоящий и убийственный по своим последствиям. Испуганная толпа ударилась в бегство, оставив громадное количество убитых на поле, где некогда происходило братание. Волнение прекратилось, порядок был восстановлен, но кровь была пролита, и народ никогда не простил ни Лафайету, ни Байи того, к чему они были вынуждены суровой необходимостью. Это была настоящая битва, в которой республиканская партия, еще не довольно сильная и не имевшая достаточной поддержки, потерпела поражение от монархической конституционной партии. Бунт на Марсовом поле был прелюдией к дальнейшим народным движениям, начавшимся около 10 августа.