Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых - Пенни Вильсон Страница 38

Но какова бы ни была правда, прошло девять недель, прежде чем сложившаяся напряженная обстановка взорвалась. Субботним утром 12 августа 1922 года баронесса спросила свою гостью, не желает ли она пройтись по магазинам; фрейлейн Анни с извинениями отказалась, сказав, что она слишком устала. Помня о попытке последней кончить в 1920 году жизнь самоубийством, в семействе фон Клейст никогда не оставляли претендентку на великокняжеский титул одну, но в то утро барон работал в своей конторе и дочери тоже уехали из дома. Баронесса фон Клейст неохотно покинула дом; когда она несколькими часами позже вернулась назад, фрейлейн Анни в нем не было {56}.

Подозревая, что гостья сбежала с тем, чтобы навестить Клару Пойтерт, которой баронесса не доверяла и которую не впускала в свой дом, семейство фон Клейст поставило в известность полицию Берлина, а та, в свою очередь, завела дело о пропавшей женщине {57}. Тем же вечером супруги фон Клейст вместе с полицейскими детективами приехали в довольно неопрятную квартиру в здании по адресу: Шуманштрассе, дом 1. В ходе допроса Пойтерт изобразила незнание сути дела, а тщательный обыск, проведенный полицией в квартире, позволил сказать наверняка, что претендентки здесь не было {58}. Несмотря на это, позднее Пойтерт будет настаивать, что, конечно же, фрейлейн Анни все это время была у нее и никуда не выходила из квартиры, – совершенно ложное утверждение, учитывая данные полицейского осмотра {59}.

Шестнадцатого августа Франц Йенике, друг Николая фон Швабе, прогуливаясь по Берлинскому зоопарку в Тиргартене, случайно нашел претендентку и привел ее к себе в квартиру {60}. Она была серьезно настроена больше не возвращаться в дом к фон Клейстам, с другой стороны, баронесса сказала Йенике, что эта молодая дама «более не вправе рассчитывать на гостеприимство в нашем доме». Однако на следующий день Мария фон Клейст пришла навестить ее. Войдя в комнату, она, неожиданно для себя, увидела фрейлейн Анни в подавленном состоянии, причина которого ей была непонятна. «На ней не было ничего из той одежды, которую мы ей дали, – вспоминала баронесса, – и она в молчании сидела в гостиной, низко опустив голову и не говоря ни слова». Когда баронесса стала настаивать на разговоре, претендентка на титул великой княжны дрогнула и залилась слезами. «Я чувствую себя такой грязной! – говорила она, рыдая. – Я не могу смотреть вам в глаза!» {61} Баронесса дала свое согласие на то, чтобы претендентка возвратилась в ее дом, однако Йенике устроил так, что фрейлейн Анни пожила некоторое время у его друга Франца Грюнберга, инспектора Департамента полиции Берлина.

Это было началом беспокойной фазы переездов в жизни фрейлейн Анни: в течение нескольких следующих лет она переходила из одного дома эмигрантов в другой, временами возвращаясь в дом фон Клейстов, но лишь для того, чтобы спустя малое время убежать к капитану Николаю фон Швабе и его жене Алисе, оттуда в берлинские апартаменты Йенике, друга и единомышленника капитана фон Швабе, а затем в грязноватую квартиру Клары Пойтерт или под опеку инспектора берлинской полиции Франца Грюнберга {62}.

Она во многом оставалась женщиной-загадкой, и согласие или несогласие с ее претензией на великокняжеский титул было в меньшей степени обязано объективным свидетельствам, нежели желанию и вере тех, кто приходил взглянуть на эту побитую жизнью молодую особу, которая могла быть единственным уцелевшим потомком их убитого императора. Многие из тех, кто не поверил ей, подозревали, что фрейлейн Анни была просто пешкой в чьей-то игре, находилась под влиянием некой группы, которая подготовила ее для этой исключительно трудной роли. После русской революции прошло всего несколько лет, и появившаяся в Берлине претендентка на великокняжеский титул в глазах многих являлась советским секретным агентом, внедренным с целью сеять раздоры внутри эмигрантской общины {63}. Другие в этой общине перешептывались и указывали пальцами друг на друга, полагая, что некоторые недобросовестные товарищи по изгнанию использовали ее, чтобы предъявить претензии на якобы неслыханные богатства Романова, хранящиеся в европейских банках. Но подобные предположения являлись чистой нелепостью: захоти Советское государство или какая-то группа монархистов, недовольных текущим развитием событий, внедрить в общину лжекняжну, они вряд ли остановили бы выбор на столь эмоционально неуравновешенной и необщительной особе, какой оказалась фрейлейн Анни. Это был один из наиболее убедительных доводов, высказанных в ее пользу.

Так она то появлялась в Берлине, то уезжала из него, то приходила, то уходила из частных домов и наемных квартир, проходя сквозь сознание эмигрантской общины как живой призрак ушедшего прошлого, призрак, который шептал слова надежды, но не открывал, что таит будущее.